Каков замысел у сильных мира сего и как пересекаются их интересы на пустынных просторах Центральной Азии?

Завен Авагян

«Если бы только британское правительство играло в Большую игру: если бы оно радушно помогло России получить то, на что она имеет право рассчитывать; если бы мы только пожали руки с Персией; если бы получили всю возможную компенсацию своих потерь от узбеков; если бы заставили Бухарского эмира быть справедливым с нами, афганцами и другими узбекскими государствами».

В этих строках британского писателя, путешественника и разведчика Артура Конолли , написанных в разгар первой англо-афганской войны, заключена вся квинтэссенция вековой борьбы за Центральную Азию. Война окончилась катастрофой для Британии. Во время кабульской резни из 16.000-го гарнизона выжил только один солдат. Вскоре после этих событий по приказу эмира Бухарского был казнен офицер бенгальского кавалерийского полка А. Конолли. Но придуманная им фраза “Большая игра”, в ту пору ознаменовавшая масштабное геополитическое противостояние в Центральной Азии двух великих империй - Британской и Российской - дожила до нас, ни на йоту не потеряв свою остроту и актуальность. Распалась последняя из империй, завершилась еще одна бесславная афганская кампания, сам мир изменился до неузнаваемости, и новый этап “Большой игра” только начинается. Что ищут сильные мира сего в этом Богом забытом краю, вдали от основных торговых путей и экономических полюсов мира? Каким образом пересекаются их интересы? Кому достанется сердце Евразии?

В XXI веке экономическое могущество и финансовая мощь становятся все более важными компонентами военно-политической господства. Именно по этой причине обеспечение высоких темпов роста ВВП и стабильности экономической модели является краеугольным камнем программы любой политический системы, претендующей на первенство в новом миропорядке. Чудес, как известно, в мире не бывает, экономика в этом отношении далеко не исключение. И для поддержания достаточно высоких темпом роста валового продукта одних инноваций не достаточно, нужны доступные ресурсы и рынки сбыта.

После того, как Великий шелковый путь пришел в упадок, о Центрально-Азиатском торговом маршруте, казалось, позабыли на долгие века, и сегодня находясь в значительном отдалении от ключевых морских портов ЦА считается одним из наименее интегрированных в глобальную экономику регионов планеты. В то же время о колоссальных запасах углеводородных и минеральных ресурсов в недрах средне-азиатских республик известно уже давно, однако существуют вполне объективные причины на пути к их освоению, среди которых: относительная закрытость этих стран (до недавних пор), их удаленность от мировых промышленных центров, малоразвитая транспортная инфраструктура, хроническая нестабильность в соседнем Афганистане, замороженные конфликты внутри региона и многое другое. Но времена меняются, и богатая ресурсами Центральная Азия, через которую пролегает ближайший путь из Европы в Азию, не могла оставаться в забвении слишком долго. Там, где влияние России еще недавно казалось незыблемой, постепенно появляются новые игроки. В этом есть как свои преимущества, так и недостатки. На востоке восходят Индия и Китай, ЦА интересуются Япония, Евросоюз и США - а это, между прочим, крупнейшие экономики мира (в то же время, было бы абсолютно неверно заявлять, что сами страны региона являются простыми ‘пешками’ в большой игре и не ведут свою собственную партию). Всех этих друзей объединяет вера в экономическое развитие, интеграцию и процветание Средней Азии, однако, как это часто бывает, у каждого из них свое собственное ведение сути и судьбы этих процессов.

США и ЕС

Напрашивается вопрос: каков же все-таки замысел у сильных мира сего и как пересекаются их интересы на пустынных просторах Центральной Азии? Начнем, пожалуй, с США. После вывода войск из Афганистана, влияние Соединенных Штатов в регионе заметно ослабло. Администрация Обамы сосредоточилась на Азиатско-Тихоокеанском регионе, уделяя все меньше внимания Средней Азии. Такая тенденция, скорее всего, продолжится и после Обамы. На данном этапе единственный масштабный интеграционный проект США в регионе - CASA1000, стоимостью 1,2 млрд. долларов. Это проект строительства дамбы на руслах рек Амударья и Сырдарья в Киргизии. Сгенерированную электроэнергию предполагается продавать через территорию Таджикистана в Афганистан и Пакистан. По мнению сторонников CASA1000, проект поможет преодолеть энергетический кризис в этих странах, одновременно стимулируя экономический рост и интеграционные процессы в регионе. Насколько целесообразно строительство дамбы в регионе, который находится на пороге кризиса нехватки воды? Зачем Киргизии продавать электроэнергию, если страна является чистым ее импортером? Не возникнет ли конфликт между Таджикистаном и Киргизией на счет условий транзита? Не возникнет ли конфликт между этими странами и Узбекистаном, который находится ниже по руслу, а также испытывает нехватку воды? Все эти вопросы пока что остаются без ответа.

CASA1000 - это попытка связать экономическими узами Центрально-Азиатские республики с Афганистаном и Пакистаном. На первый взгляд может показаться, что США преследуют цель ослабить влияние России в регионе. Однако, замысел намного масштабнее. Идея заключается в том, чтобы наладить коммуникацию между Средней Азии и мировым рынком. Проще говоря, чтобы получить доступ к ЦА, нужен выход к мировому океану, а если точнее к Аравийскому морю через Пакистан. Но планы США изначально имели один существенный недостаток: они недооценили власть Талибана в Афганистане. Может ли Иран после снятия санкций стать этим мостом? Вполне возможно.

Если Америка делает ставку на выход к морю, то Китай развивает сухопутные коммуникации. Заместитель госсекретаря США А. Блинкен недавно заявил, что инфраструктурные проекты Китая полностью вписываются в их собственное ведение развития Центральной Азии. Вывод войск из Афганистана означает, что перспективы нынешней американской стратегии по Центральной Азии весьма туманны. Более США уступают ЦА Китаю и России, при этом рассчитывая на укрепления авторитета Китая и ослабления влияния России. Это отнюдь не означает, что Штаты не будут приветствовать новых и особенно союзнических игроков в регионе как, например, ЕС, Индия или Япония.

Евросоюз рассматривает Центральную Азию, в первую очередь с точки зрения собственной энергетической безопасности. В условиях, когда внутренняя добыча энергоресурсов в ЕС сокращается, растет зависимость от внешних поставщиков. Европа окружена богатыми нефтегазовыми регионами, однако нестабильность в Северной Африке и на Ближнем Востоке в купе с украинскими событиями, когда поставки российского газа в очередной раз оказались под угрозой срыва, да еще и охлаждение отношений с самой Россией, заставили ЕС всерьез задуматься об альтернативных источниках и маршрутах поставок энергоресурсов, вспомнить о «Южном газовом коридоре». Проект ЮГК предполагает строительство сети газотранспортной инфраструктуры, связывающей месторождения в Азербайджане, Туркменистане, возможно также Узбекистане и Казахстане с европейскими рынками в обход России. Не далее как в начале этого года М. Шефчович, еврокомиссар по энергетике, заявил, что рассчитывает на первые поставки туркменского газа в ЕС уже в 2018. Трудно судить, насколько реалистичны эти сроки, ведь статус Каспийского моря до сих пор не определен, и вряд ли этот вопрос будет решен в ближайшие годы в силу объективных причин. Более того идет милитаризация Каспия, страны региона опасаются как бы не пришлось доказывать права на свой кусочек моря силой оружия. С другой стороны среднеазиатские республики ищут альтернативы и новые возможности для себя, развивая отношения с ЕС. Однако, пока вовлеченность Евросоюза в Среднюю Азию остается ограниченной, в том числе и из-за возрастающей нестабильности в восточных районах Турции, населенных преимущественно этническими курдами. Напомним, что за август участок газопровод “Баку-Тбилиси-Эрзрум” в Карсе был взорван дважды.

Япония

Теперь переместимся с Запада на Восток, где три крупнейшие экономики Азии - Китай, Индия и Япония - строят свои планы проникновения, укрепления и освоения Центральной Азии. О масштабах китайских инвестиций в регионе ходят легенды, и ни Индия, ни Япония не в состоянии бросить вызов Поднебесной. А Пекин не горит желанием пускать в регион соседей, один из которых в будущем может стать потенциальным соперником, а другого, мягко говоря, недолюбливает. Да и соседи тоже до недавних пор не особо стремились к богатствам ЦА, не будучи воодушевленными высокими горными хребтами, конфликтными зонами, недружелюбием транзитных стран и непростыми теократическими режимами, как железобетонная стена опоясывающими регион. Наступают новые времена. В международном сообществе заговорили о скорой отмене санкций против Ирана - в стене появляется брешь. Не воспользоваться случаем, было бы весьма неосмотрительно как со стороны Индии, так и со стороны Японии. Ведь другой такой возможности может и не будет. Кому как не им быть заинтересованным в освоении Централь Азии, особенно сейчас, когда после ухода американцев в регионе образовался некий вакуум власти, и идет процесс перераспределение влияния. Ни Индия, ни Япония не заставили себя долго ждать.

Примечательно, что о взаимоотношениях между Японией и Центрально-Азиатскими республиками говорится весьма немного, между тем страна восходящего Солнца уже более 10 лет ведет последовательную работу над укреплением своих позиций в регионе.

Средняя Азия становится все более важным направлением японской дипломатии. Недавно стало известно о запланированном в октябре турне премьер-министра Синдзо Абэ по всем странам региона. Это первый визит главы правительства Японии в ЦА почти за 10 лет. Ожидается, что энергетика будет основной темой встреч господина Абэ с лидерами ЦА.

Почему Абэ решил посетить регион именно сейчас? Самая главная причина, конечно же, авария на АЭС Фукусима-1, за ночь поменявшая энергетическую стратегию страны. Были закрыты почти все атомные станции, которые обеспечивали 30% энергопотребления в стране. Япония перешла на СПГ и уголь, выросла зависимость страны от внешних поставщиков. Вторая, не менее важная причина, соперничество с Китаем. Япония беспокоится, и не без основания, как бы Китай не монополизировал ключевые инфраструктурные объекты, в первую очередь, морские порты. Завладев ими, Китай завладеет торговлей через них, создавая преференции для своих компаний и не допуская других. В-третьих, появилось короткое окно возможностей, связанных с перспективами вовлечения Ирана в качестве транзитной страны. В-четвертых, косвенно помогая России в Средней Азии, Япония создает себе аргументацию в так называемой «Проблеме северных территорий».

Япония предлагает Средней Азии сотрудничество в формате «технологии в обмен на ресурсы». Страна уже заявила о своем желании инвестировать 2 млрд. долларов в порт Туркменбаши. Ранее также было достигнуто соглашения об участии японских корпораций в проектах строительной и нефтегазовой отрасли Туркменистана, как передает the Diplomat, общая стоимость контрактов достигает 10 млрд. долларов. Японские технологии ядерной и химической промышленности активно внедряются в Казахстане. И во время своего визита Синдзо Абэ, будет активно продвигать этот курс дальше.

Токио четко осознает: единственное, что можно сопоставить военной мощи России и экономическому могуществу Китая - это доступ к своим технологиям. Новые технологии, это именно то, в чем так отчаянно нуждается морально устаревшая промышленность Средней Азии.

Авагян Завен Ашотович - политолог, эксперт по вопросам энергобезопасности (Москва), специально для Информационного агентства .

«Большая игра» или «Война теней» - так называют развернувшееся во второй половине XIX века соперничество России и Британии за влияние в Южной и Центральной Азии. Это было геостратегическое и политическое противостояние. А ещё – поединок разведок двух мощнейших империй, изобилующий интереснейшими поворотами .

ненавидя друг друга, но не желая войны.

Г. Дж. Пальмерстон

Чем обернулась Крымская война

Ход «Большой игры» не понять, не зная событий предшествующих десятилетий, так что без развёрнутой преамбулы нам не обойтись.

«Большая игра» стала следствием и продолжением Крымской войны, начавшись почти сразу после её завершения. Поэтому два слова о той войне. Мы свыклись с тезисом об «унизительном» Парижском трактате, подведшем итог «позорного поражения» России в Крымской войне, хотя почему-то не говорим, например, о действительно позорном поражении наполеоновской Франции в 1812–14 гг., закончившемся оккупацией Парижа.

Назвать тот или иной трактат, договор или пакт успешным либо унизительным можно лишь по прошествии времени, которое способно изменить первоначальные выводы. Американский историк Дж. Ледонн (John P. LeDonne ) утверждает (The Russian Empire and the World. 1700–1917. — Oxford University Press, 1997 ), что последствия Крымской войны обернулись полным провалом как раз для противников России: вызванная Парижским трактатом переориентация русской внешней политики обусловила катастрофу Франции в 1871 году и привела как раз к такому развитию событий, которому Англия много лет пыталась помешать, считая его смертельно опасным для своей империи, – к вхождению Средней Азии в Россию.

Вдобавок в Париже был счастливо забыт второстепенный театр военных действий – Камчатка. Англо-французская эскадра в августе 1854 года попыталась захватить Петропавловск, но была разбита, а командующий эскадрой адмирал Прайс погиб. Ценой ничтожного смягчения своих требований, касавшихся Чёрного моря и Балтики, союзники вполне могли бы добиться от России на Парижском конгрессе уступки им всей Камчатки (к тому времени русские силы были оттуда полностью эвакуированы в устье Амура – в основанный по такому случаю Николаевск-на-Амуре). Но память о Петропавловском разгроме заставила англичан и французов сделать вид, что Камчатка – никому не интересный пустяк. Именно с Николаевска началось направленное на юг, вплоть до корейской границы, русское освоение Дальневосточных берегов. Что сыграло свою роль на заключительном этапе «Большой игры».

Англичан ещё в XVIII веке стало тревожить русское движение на юг. Они не верили, что цель России состояла в защите закавказских христиан. Англичане тогда как раз прибирали к рукам Индию, всеми силами выталкивая прямых соперников (французов, португальцев, голландцев), но на всякий случай присматривали даже за дальними подступами к своей главной добыче и принимали меры предосторожности.

Карта британской Индии (1909 г.)

Вот почему в ходе Русско-персидской войны 1804–1813 гг. русской армии пришлось сражаться с противником, подготовленным английскими военными инструкторами, – к счастью, инструкторами неважными, судя по тем победам малыми силами генерала Петра Котляревского (битва при Асландузе 20 октября 1812 г. и взятие Ленкорани 1 января 1813 г.), которые вынудили шаха признать включение Грузии в Российскую империю. Англичанам пришлось даже помогать заключению соответствующего договора – ведь на момент его подписания Россия и Англия уже несколько месяцев как были союзниками в борьбе против Наполеона.

Но это ещё не эпизод «Большой игры» – как и убийство в 1829 г. в Тегеране русского посла А. С. Грибоедова (массовая литература уверяет, что по наущению англичан, но доказательств нет). Задают и такой вопрос: когда Англия пыталась помешать России закрепиться на Кавказе, помогая горцам деньгами и оружием, – разве это не было началом «Большой игры»? Не было. Вместо «Англия» тут следует писать: несколько пылких английских русофобов. Про оружие и деньги всё верно; сюда можно добавить их тайные поездки на Кавказ и кампании в прессе. Эти активисты изо всех сил провоцировали своё правительство на конфликт с Россией и выходили из себя оттого, что их усилия разбиваются об осторожность Лондона. Сила их антирусской страсти не таяла с годами: много лет спустя, в 1877 г., самый ярый из них, Дэвид Уркварт, умер от горя, узнав, что Россия объявила войну Турции ради освобождения балканских народов.

Начавшись, «Большая игра» состояла, подобно шахматной партии, в поочерёдном обмене ходами и в сложных многоходовых комбинациях. Как таковая она началась в 1857 г. Важно понимать мотивы игроков. Прежде всего это были империи, действовавшие по правилам и обычаям империй своего времени. Сегодня имперскую политику принято осуждать, но ни к одной стране нельзя применять более поздние, не имеющие обратной силы законы. Прав историк В. П. Булдаков: «Империя – способ пространственно-исторического самоутверждения избыточно мощной культуры. Империя – не исторический грех, а закон общечеловеческого развития» . Главный мотив Англии периода «Большой игры» – страх потерять Индию. Британская Индия XIX века включала в себя, помимо собственно Индии, территории нынешних Пакистана, Бангладеш и Бирмы. Главной финансовой основой экономического роста и благополучия Англии на протяжении двух с лишним веков были доходы, поступавшие из этой огромной колонии, – факт, известный тогда любому грамотному англичанину.

Южное подбрюшье России

У России не было даже отдалённо похожей кормушки. Зауральские просторы, конечно, приносили ей в XVI–XVIII веках доход в виде ценных мехов, но едва ли окупили вложенные усилия. Во все свои последующие территориальные приобретения Россия – до начала разработки бакинской нефти – лишь вкладывала. О том, чтобы иметь от них прибыль, нечего было и думать. Многие считали это ошибкой. Генерал Ростислав Фадеев в газетных статьях 1860–70-х гг. и записках на высочайшее имя доказывал, что азиатские владения висят веригами на России. Его возмущал тот факт, что налоговое бремя закавказского жителя составляет четверть, а среднеазиатского – пятую часть того, что платит житель коренной России. Но мы забежали вперёд.

Пребывая в природно-географической изоляции (а на западном направлении – нередко и в военно-политической), Россия была озабочена поиском новых торговых путей. Как и положено империи, она не раз пыталась пролагать их силой. Отсюда Хивинский поход 1717 года князя Бековича-Черкасского и Персидский поход (1722–23) Петра I. Беспрепятственно торговать с Бухарой, Самаркандом, Кокандом и Гератом мешали воинственные киргиз-кайсаки (казахи), кара-киргизы (киргизы), хивинцы, туркмены и каракалпаки. Весь XVIII век прошёл под знаком их набегов на русские, калмыцкие, а затем и на немецкие поселения Нижнего Заволжья. По кромке степей против них была создана цепь крепостей – одна из них фигурирует в «Капитанской дочке». А кто читал «Очарованного странника» Лескова, вспомнит, как Иван Северьянович Флягин оказался в рабах у кочевников в степях за Оренбургом и был ими «подщетинен», чтобы не убежал.

Кочевники грабили караваны, брали людей в плен, а затем продавали в рабство в Бухарское или Хивинское ханство. Только за 1830-е годы было похищено около двух тысяч российских подданных. Рабовладение и работорговля была едва ли не главной отраслью экономики Бухары и Хивы. В 1845 г. английский чиновник Джозеф Волф (Wolff) представил в Лондоне доклад, гласивший, что из 1,2 млн населения Бухарского эмирата 200 тысяч приходится на рабов-персов. Забегая вперёд: в числе первых мер русских властей после покорения трёх туркестанских монархий было предписание их правителям освободить всех рабов и запретить рабство. Одно это позволяет принять тезис советских учебников о «прогрессивном значении присоединения Средней Азии к России» .

Российский историк Е. Ю. Сергеев (Большая игра, 1856–1907. – М., 2012, стр. 68) пишет: «Как показывают документы, царские стратеги, занятые планированием военных операций на Кавказе, игнорировали индийское направление вплоть до Крымской войны» . Но у страха глаза велики, и лондонские алармисты обвиняли своё правительство в том, что оно закрывает глаза на русскую угрозу. Уже упомянутый Уркварт печатно называл английского министра иностранных дел (и будущего премьера) Пальмерстона «русским агентом» (вам это ничего не напоминает?).

Крымская война напомнила, что Индия – «ахиллесова пята» Британской империи. Высшие военные завалили Главный штаб планами похода на Индию. Профессор Московского университета И. В. Вернадский (отец Владимира Ивановича Вернадского) опубликовал в 1855 году – Крымская война была ещё в полном разгаре – книгу «Политическое равновесие и Англия», где предупреждал: если не нанести упреждающий удар по Индостану, «великобританская власть одолеет и Китай, как она поработила Индию» . Заметим, именно это едва не произошло уже вскоре, в ходе Второй опиумной войны.

Прочтя воинственные штабные записки, Александр II не дал ход ни одной из них, предпочтя заняться своими Великими реформами, в чём, как мы знаем, преуспел. Что же касается обременений, наложенных Парижским конгрессом, Россия через 15 лет избавилась от них. После чего освободила балканские народы, заодно вернув себе Южную Бессарабию, Батум, Ардаган и Карс. В те же годы она сделала свои среднеазиатские приобретения, ставшие поводом крайней озабоченности Лондона.

Российское расширение от Урала и Южной Сибири в сторону Средней Азии было неизбежным. Главной причиной была очевидная разница потенциалов империи и архаичных земледельческих и кочевых монархий. Русские товары (текстиль, сахар, мука, а также инструменты, металлические и стеклянные изделия, часы, посуда и уже с 1850-х – такая новинка, как керосин) искали новые рынки сбыта, русские купцы нуждались в доступе к туркестанскому хлопку, шёлку, каракулю, коврам, пряностям, транзитным китайским товарам. Но караваны подвергались разбойным нападениям. Ещё с петровских времен Россия начала создавать по периметру Великой Степи укреплённые линии, понемногу сдвигая их на юг: Оренбургскую, Новую Оренбургскую, Сырдарьинскую, Аральскую (не развёрнута). Укрепления позже стали городами: это Форт-Шевченко на Каспии (Новопетровская крепость), Казалинск, Кокчетав, Павлодар, Тургай, Акмолинск, Щучинск, Семипалатинск, Усть-Каменогорск, Ак-Мечеть (в советское время – Кзылорда), Алма-Ата (бывшее укрепление Верный) и т. д.

Уже в конце 1820-х в Бухаре и Самарканде были замечены английские лазутчики. Туркестанские оазисы были соблазнительно недалеки от Северного Афганистана, по умолчанию относимого к британской сфере влияния. Закрепившись в этих оазисах на пока ещё нейтральном пространстве, недружественная Англия могла бы броском сипайской армии отсечь Сибирь от старых губерний России – ведь их соединяла между собой лишь тонкая «пуповина» Сибирского тракта.

В. Верещагин. Шпион, 1878–79 гг.

Опасения Петербурга усилили события 1839–1842 годов. Англичане с неясной целью ввели в Афганистан свои индийские войска, которые даже три с лишним года спустя всё ещё оставались там. Доходившие из Кабула сведения и слухи были противоречивы. Россия были вправе опасаться, что англичане по факту уже аннексировали Афганистан и вот-вот двинутся дальше на север, захватят для начала Мервский оазис, после чего Самарканд и Бухара покажутся им лёгкой добычей. Что помешает им, преодолевшим Гиндукуш, растечься по всему равнинному Туркестану? Правда, в 1842 году пришли достоверные вести, что англичане подверглись в Афганистане полному разгрому и, потеряв 18 тысяч человек, убрались восвояси. Но угроза была обозначена, и встретить её надо было не на границе Урало-сибирского «подбрюшья», а на южных, возможно более дальних подступах к нему. Россия твердо решила сдвинуть здесь свою границу за широкую полосу бесплодных пустынь и полупустынь. Борьба с разбойниками отошла на второй план.

Как шло продвижение на юг? Казахское ханство прекратило своё существование ещё в 1822 году. Хан Кенесары, пытавшийся его возродить, погиб в 1847 г. в междоусобице с киргизами. В имперское подданство постепенно входят почти все не вошедшие ранее земли нынешнего Казахстана, но дальнейшие российские шаги к югу остановила Крымская война.

Результаты этой войны называли в России тягостными, ненавистными, пагубными, печальными, но немногим лучше их оценили для себя победители. Франция, потеряв 95 тысяч человек, хотя бы могла уверить себя, что взяла реванш за поражение Наполеона. Но французский посол в Вене Франсуа Буркне (Bourqueney) не зря сказал о Парижском трактате: «Невозможно понять, ознакомившись с этим документом, кто тут победитель, кто побеждённый» . Англию Крымская война потрясла напрасными жертвами, её называли там «героической катастрофой» . Балладу Альфреда Теннисона «Атака лёгкой бригады» знал в Англии каждый школьник (полёгшая под Балаклавой «лёгкая бригада» состояла из отпрысков именитых фамилий Англии, в этом увидели символический смысл). Не меньшим было потрясение и от затрат на войну. Главным же разочарованием стал более чем скромный выигрыш. Пальмерстон замышлял отобрать у России Кавказ с Закавказьем, Крым, Царство Польское с Литвой, Курляндию, Лифляндию, Эстляндию, Финляндию с Аландскими островами, всю Бессарабию. Его мечты не сбылись. Турция же (одна из «победительниц»!), как и Россия, утратила право иметь на Чёрном море военный флот.

Досада двух главных соперников, России и Англии, по поводу итогов войны придала развернувшейся следом «Большой игре» опасный реваншистский дух, но сама память об этой войне удержала их от совсем уж опрометчивых шагов.

В 1857 г. в Индии вспыхнуло восстание сипаев. У нас о нём знают главным образом по страшной картине Верещагина «Британская казнь в Индии». Английское владычество было этим восстанием поколеблено и едва устояло. Но, как пишет уже цитировавшийся Е. Ю. Сергеев, «все намерения британской прессы отыскать какие-либо следы подстрекательства русскими сипаев к восстанию оказались тщетными… Первые секретные эмиссары были направлены в Индию штабом ТуркВО лишь к середине 1870-х гг.» .

Игра начинается

Окончательно замирив Кавказ и справившись (при помощи Пруссии) с польским восстанием 1863 года, Россия возобновила свою экспансию в Среднюю Азию, длившуюся почти до конца века. Отныне империя действовала не ситуативно, как случалось раньше, а целенаправленно, постоянно держа в уме английский фактор. «Большая игра» началась.

Придётся ещё раз затронуть «имперскую» тему. Все мы знаем, что 1857–1881 – это годы Великих реформ, эпоха, как пишут в учебниках, «приобщения России к правам и свободам по европейским образцам» . В какой-то телевизионной дискуссии о реформах Александра II прозвучало следующее: «О каких европейских реформах речь? Эти реформы нельзя назвать иначе как лицемерными, потому что как раз в эти годы Россия совершила свои главные колониальные захваты» . В аудитории не нашлось никого, кто на это ответил бы, что Россия в этом отношении как раз следовала европейским образцам.

Англия в эти годы продолжала свою всемирную экспансию, присоединяя территории в Южной Африке, Бирме, Вест-Индии, Нигерии, сделала своими колониями Золотой Берег (Гану), Базутоленд (Лесото), Сикким, завершала формирование своих владений в Канаде и Австралии, а в Индии подчинила британской короне полунезависимые туземные княжества (числом свыше 600!). Начиная с 1864 года она оккупирует Египет, захватывает Фиджи и Кипр, громит Афганистан и Эфиопию, колонизирует Малайю. А что в эти годы делают её европейские товарки? Австро-Венгрия аннексирует Боснию; немцы отнимают у датчан Шлезвиг-Гольштейн, а Лотарингию с Эльзасом - у Франции; Франция «отжимает» у итальянцев Савойю и Ниццу, включает в свою империю Тунис, Таити, весь Индокитай, воюет в Мексике; Испания захватывает Сан-Доминго (часть Гаити); маленькая Бельгия делает своей колонией огромное Конго, крошка-Голландия – исполинскую Индонезию. И не забыть: США неудачно пытаются прибрать к рукам Корею (черёд Филиппин придёт позже). Повторю ещё раз: ни одну страну нельзя судить вне контекста времени и по более поздним, не имеющим обратной силы законам.

История русско-английских отношений в этот период – это история ревнивого наблюдения друг за другом, завуалированных угроз, взаимных подножек, интриг и временных союзов на высоком и очень высоком уровне. Блефуя, каждая сторона старалась не сморгнуть первой, не раз складывались опасные ситуации. Но на своём уровне шли переговоры российских и английских офицеров и дипломатов среднего звена – не в столицах, а в местах соприкосновения интересов либо на нейтральной почве поблизости. Проблем с пониманием не было: обе стороны владели французским языком. До появления телеграфа рапорты в столицы шли неделями, и ситуация нередко успевала остыть сама собой. Переговоры велись по узким поводам, но порой озвучивались идеи для передачи на самый верх, чему помогал взаимный уважительный тон. Встречались между собой и разведчики под прикрытием, а также путешественники, но тоже с воинскими званиями. Общими усилиями они помогли избежать прямых столкновений.

При этом и Россия, и Англия всегда имели наготове планы военного решения проблем. Характерна записка генерала Н. П. Игнатьева министру иностранных дел Горчакову, написанная в 1863 году: «Чтобы быть с Англией в мире и заставить её уважать голос России, избегая с нами разрыва, необходимо вывести английских государственных людей из их приятного заблуждения насчёт безопасности индийских владений, невозможности [для] России прибегнуть к наступательным действиям против Англии, недостатка в нас предприимчивости и достаточной для нас доступности путей через Среднюю Азию» . Игнатьев писал со знанием дела: в Главном штабе на тот момент было подготовлено не менее трёх планов похода на Индию по разным маршрутам.

В России считали: спокойнее для всех, если российские и английские владения не будут соприкасаться непосредственно. Лучше, если их будут разделять независимые Персия и Афганистан, и лучше, если они останутся независимыми. Именно с ними Россия должна граничить непосредственно, поскольку Британская Индия уже граничит с ними с «обратной» стороны. Правда, северные границы Персии и особенно Афганистана были не вполне ясны. Темна была и ситуация на Памире, не говоря уже о Восточном Тяньшане. И оставался вопрос: надо ли стремиться к поглощению среднеазиатских ханств или достаточно было сделать их протекторатами России с правом передвижения русских войск?

Несмотря на отсталость своих монархий, ханы и эмиры Средней Азии были вполне воинственны. Так, Кокандское ханство активно захватывало земли казахов и киргизов и с переменным успехом воевало с Бухарой. Та не давала спуску и непрерывно воевала с Хивинским и Кокандским ханствами за Мерв, Чарджуй, Ходжент, Шахрисабз (любимый город Тамерлана). Но деятельность правителей прикрывала другую картину. Её мы находим у востоковеда (офицера Генштаба и друга Достоевского) Чокана Валиханова (183–1865), родом казаха, не считавшего нужным подслащать пилюлю. Он пишет о страшном упадке огромных просторов, «этой исполинской пустоши, на которой временами попадаются брошенные акведуки, каналы и колодцы», о курганах древних городов, давно занесённых песками, где бродят дикие ослы и сайгаки, о «жалких глинобитных хижинах», убогие обитатели которых «придавлены своей верой и произволом своих властителей» .

В. Верещагин. Мавзолей Гур-Эмир. Самарканд, 1869 – 70 гг.

Память о древних царствах, поэтах и астрономах, изумительные рукописи, дворцы и мавзолеи – всё это само по себе не могло стать движущей силой, способной вытащить обнищавший край из средневековья. Запертые в глубине материков царства знали расцвет, лишь пока через них пролегали устойчивые торговые пути. Но отмер Великий Шёлковый Путь – и лежавшие вдоль него земли впадают в застой и регресс. Судоходных рек нет, Оксус и Яксарт (Амударья и Сырдарья) ведут в тупик Арала. Отсталость и запустение воцаряются в Ферганской долине, Хорезме, Бадахшане, Бухаре, Самарканде, Мерве. Вытащить их из этого состояния было дано лишь внешней силе.

Могла ли этой силой стать Англия? Похоже, она была не против того, чтобы её владения примыкали к русским без всяких буферных зон. Кавалерийский полковник Казаков докладывал в 1862 г. наверх: «В Ташкенте, Коканде и в особенности в Бухаре есть уже много англичан, обучающих туземные войска военному ремеслу… Их радует и обнадёживает наша медлительность… Встречались переодетые англичане и в наших киргизских степях, что ясно доказывает стремление этой нации к владычеству в Средней Азии» . Но в реалиях Большой игры англичане на тот момент, скорее всего, уже упустили шанс на такое владычество.

(Что могло бы произойти, попытайся тогда англичане опередить русскую армию, подсказывают события, случившиеся 15 лет спустя. В 1879 г. английский премьер Дизраэли, которому не понравились переговоры афганского эмира Шер-Али с русским генералом Н. Г. Столетовым, направил в Афганистан из Индии 39-тысячное войско. Сместив эмира, эта армия вступила бы в русские пределы. Эмир был смещён, его преемник подписал с британцами неравный договор, но разгорелась партизанская война, и вскоре англичан осаждала почти стотысячная армия повстанцев. В итоге Дизраэли потерял свой пост, а сменивший его Гладстон вернул войска обратно в Индию. Подтвердилось: чтобы войти в Среднюю Азию из Афганистана, англичанам требовалось сперва без потерь его пересечь.)

Поход в Среднюю Азию и «искусное бездействие»

По инициативе военного министра Милютина большой поход в Среднюю Азию начался в 1864 году. До конца 1865 г. были взяты несколько важных городов Кокандского ханства, включая Ташкент. В следующем году был занят Ходжент, стоящий у входа в Ферганскую долину, путь на Коканд был открыт. Однако новый поход не понадобился, начались переговоры, и война закончилась в 1868 г. подписанием торгового договора между Худояр-ханом Кокандским и генерал-губернатором Туркестана Константином фон Кауфманом. Несмотря на скромное название, этот договор приближал статус Кокандского ханства к вассальному и открывал для России прямой выход на китайский рынок, поскольку Коканд владел двумя перевалами, ведущими в Кашгарию (Западный Китай). Воспользоваться этим преимуществом удалось не сразу: ещё несколько лет Ферганскую долину сотрясали восстания против «неверных». В результате ханство в 1876 г. было упразднено, а его территория разделена на две области: Сырдарьинскую (с центром в Ташкенте) и Ферганскую.

Эмир бухарский тоже покорился не сразу, но после взятия Самарканда капитулировал. Из территории эмирата была вычленена Самаркандская область, а в утешение эмиру русская армия вернула под его управление отколовшиеся было мятежные окраины, восстановила связь с бухарскими владениями на Памире.

Поначалу Англия реагировала с деланным скептицизмом. В «Таймс» можно было прочесть: «В Петербурге всё ещё размышляют над проектами включения Востока в одну большую империю… Такие проекты будут неизбежно представлять собой сумасбродную и невыполнимую мечту» . Судя по отсутствию (временному) сильных ответных ходов, английская верхушка сочла за благо пока держаться данной точки зрения. Вице-король Индии Нортбрук писал министру по делам Индии Аргайлу: «Чем больше Россия расширяет свои владения [в Туркестане], тем более она открыта для нашего удара и тем меньше у неё сил его отразить» . Мол, пусть ситуация зреет, мы ответим в нужный момент. Подобные воззрения получили название «искусного бездействия» (masterly inactivity ), но их преобладание не могло быть вечным.

Английская пресса была менее хладнокровна. Свои опасения она на всех этапах «Большой игры» подкрепляла информационной войной. Бесконечно цитировалось мнимое «Завещание Петра Великого» с целой программой завоевания мира (фальшивка, увидевшая свет ещё в 1836 г.). Русское мировое господство, согласно «Завещанию», было неосуществимо без овладения Константинополем и Индией. Поэтому любой шаг России на Кавказе или в Туркестане, даже пустяковый, воспринимался прессой как начало операции по отъёму «жемчужины Британской империи», порождая восклицания: «Вот! Вот! Мы же говорили! Русские выполняют план Петра!» Заметим в скобках, что Пётр I явно продолжал редактировать своё завещание с того света: в переизданиях конца XIX – начала ХХ вв. появлялись пункты, касающиеся Персидского залива, Китая и, что особенно трогательно, Японии, о самом существовании которой Петру I едва было известно.

Карикатура времён «Большой игры»

С начала 1860-х Россия каждый раз оказывалась на шаг (или на ход) впереди, а повысить ставки Англия несколько решающих лет не дерзала. Автор фундаментального труда о «Большой игре» Е. Ю. Сергеев считает, что Россия очень вовремя (в 1867 г.) создала Туркестанское генерал-губернаторство. И вовремя заложила (в 1869-м) порт на Каспийском море, начав этим присоединение обширной Закаспийской области (нынешнего Туркменистана - по современным меркам это три Бангладеш и Цейлон впридачу). Данная территория не имела единого правителя, принадлежа ряду воинственных полукочевых племён, и контроль над ней в конечном счёте стал решающим в исходе «Большой игры». Историк показывает, что эти два события заставили Лондон обратиться 30 октября 1869 г. к Петербургу с идеей «сердечного согласия» (entente cordiale ; вот когда впервые прозвучала идея Антанты!). Переговоры о сферах влияния двух империй с этого момента больше не прерывались, заняв почти 40 лет. Поиск согласия не раз повисал на волоске.

Так было во время Русско-турецкой войны (1877–1878) за освобождение балканских славян. Именно тогда в Лондоне был выработан план полнообъёмной войны против России с азиатских направлений: через Кавказ, Каспийское море, Персию и Афганистан в сочетании с восстаниями на южных рубежах Российской империи – их подготовили бы британские агенты. Дизраэли писал королеве: «Нашими войсками московиты должны быть выдавлены из Средней Азии и сброшены в Каспийское море». Но сочинить план проще, чем воплотить его в жизнь. Вряд ли удалось бы и вовлечь в него Персию, так что замысел остался на бумаге. Интересно, что в это же время к русскому военному атташе в Лондоне генералу Горлову тайно обращались лидеры ирландских националистов с предложением создать в составе русской армии бригаду волонтёров-ирландцев, готовых воевать против англичан. В Ташкент и даже в Петербург приезжали инкогнито мелкие индийские князья и сыновья магараджей, уговаривая освободить Индию от британского ига.

Строго говоря, присоединение Туркестана к Российской империи стало необратимым лишь в 1886 году, с вводом в строй основного отрезка Закаспийской железной дороги – от Каспия до Амударьи. Проложенная в невероятно трудных условиях по самому краю пустыни Каракум, дорога гарантировала при необходимости быструю доставку подкреплений (переброшенных морем с Кавказа или из Астрахани) к любой угрожаемой точке южной периферии Туркестанского генерал-губернаторства. Дальше на восток функцию естественного рубежа выполняла достаточно широкая Амударья. Угроза Дизраэли стала отныне неисполнимой. Дорога достраивалась ещё пять лет и была доведена до Самарканда, а затем и до Ташкента.

На границе империй

Но оставался вопрос чёткого размежевания России и Англии на пространстве между Каспием и Памиром. В 1885 г. из-за неясности в этом вопросе дело дошло до прямого военного столкновения, единственного за всю «Большую игру». Присоединив туркменские земли (Закаспийскую область), Российская империя тем самым обязалась защищать интересы туркмен. Жители Мерва, присягнувшего в январе 1884 г. России, настаивали, что Пендинский оазис в 250 км к югу населён туркменами и граница между ними неуместна. Генерал Александр Комаров получил приказ выйти на линию новой границы. Поскольку в титулатуре «императрицы Индии» (английская королева Виктория была ею по совместительству) значился и Афганистан, англичане посчитали этот шаг началом вторжения в Индию и потребовали от афганского эмира остановить русских. Англичан можно понять: в ста километрах от Пенде на юг лежал древний Герат, за которым открывался лёгкий путь в Индию через равнинный Афганистан, в обход горных систем. Русский МИД заявил, что вторжение в Афганистан не планируется, но не был услышан.

Афганские части под командованием английских офицеров сразу же заняли спорный оазис и несколько соседних. Россия восприняла это как вызов. На просьбу Комарова к представителю английской стороны генералу Лэмсдену, чтобы тот приказал афганским отрядам уйти, британец ответил отказом. Тогда в марте 1885 казаки Комарова отбили занятое. Германский император Вильгельм I поздравил Александра III с «блестящей победой при Пенде» . Воцарилось ожидание войны. В Лондоне премьер Гладстон запросил Палату общин о кредите на военную операцию. Но до войны дело не дошло, Гладстон ушёл в отставку, и в сентябре было достигнуто предварительное согласие: Пендинский оазис на реке Кушка (позже здесь был основан одноименный город, самый южный в империи) остаётся за Россией, но дальше Россия не продвигается.

Следующим кризисом, возбудившим в Англии воинственные чувства, стал Памирский. Всякий, кто дружит с географией, помнит, что Памир выглядит на карте почти правильной трапецией. Но это очертания Памира советского, таджикского. С запада и востока к этой трапеции примыкают мощные хребты афганского и китайского Памира. В этой горной стране было много богатств – золото, рубины, лазурит, горный хрусталь, благородная шпинель, турмалин, александрит, самоцветы были темой легенд с древних времён, но границ даже в конце 1880-х не было. Это тревожило главных соперников: русские могли, ничего формально не нарушая, проникать в Кашмир, англичане и афганцы – в Ферганскую долину. Живой интерес к Памиру проявлял и Китай. Ясность была лишь с Бадахшаном: этот обжитый угол «крыши мира» исстари платил подати бухарскому эмиру, так что его следовало оставить за Бухарой.

Памирские споры – с отправкой вооружённых экспедиций, перестрелками, с постройкой русскими военными тайной стратегической дороги из Ферганской долины на Памир, с обменом громкими заявлениями и нотами, с кампаниями в прессе – длились семь лет. Журналистам и писателям, не располагавшим точной информацией, всё казалось проще простого, совсем как сегодня. Талантливый милитарист Киплинг писал в 1891 году:

И всё же было найдено хитроумное решение. Глядя ныне на карту Афганистана, трудно не заметить тонкий и длинный аппендикс, торчащий из его северо-восточного угла. Речь о так называемом Ваханском коридоре, искусственно выкроенном в 1895 г. из Южного Памира, чтобы отделить Британскую Индию от Российской империи. И это сработало! Но уже назревал новый раунд «Большой игры» – на Дальнем Востоке.

Перемещение российского внимания на Китай и на берега Тихого океана многие в Лондоне восприняли как попытку подобраться к Индии, на сей раз с северо-востока. Активность русских исследователей в Тибете и вблизи него, путешествия российских буддистов (бурят и калмыков) в Лхасу, вовлечённость России в конфликт китайцев с мусульманами на западе Китая, строительство Транссибирской железной дороги, а теперь ещё и создание военно-морских баз во Владивостоке и Порт-Артуре – всё трактовалось именно так. Исходя из этого, в Англии готовились планы нападения на Уссурийский край и устье Амура, желательно в союзе с Китаем и Японией. Английские стратеги не знали, что (как выяснил историк Е. Ю. Сергеев) ещё в 1888 г., в предвидении такого поворота дел, «во Владивостоке начала работу специальная комиссия по рассмотрению сценариев действий крейсеров на море против британского и цинского флотов» . И снова обошлось.

Конец «Большой игре» положило соглашение между Россией и Великобританией, подписанное в Санкт-Петербурге 18 (31) августа 1907 года. Россия признавала английский протекторат над Афганистаном, Англия признавала российский протекторат над Бухарой и Хивой и прямое вхождение остальной Средней Азии в Российскую империю. В Персии выделялись русская (на севере) и английская (на юге) сферы влияния, что пригодилось в 1941 году, когда СССР и Англия ввели на время войны свои войска в эту страну.

Итоги «Большой игры»

Большая игра полвека держала в напряжении всю Европу и почти всю Азию. Со временем она породила целую литературу с уклоном в тайные и закулисные эпизоды, операции разведок и т. д. Но в этих увлекательных сочинениях обычно отсутствует главный вывод: многолетние усилия двух империй помогли, не прибегая к силе (почти не прибегая), решить неразрешимые вопросы о сферах влияния каждой из них, включая самые конфликтные направления, примирить непримиримые интересы. «Ястребов» с каждой стороны хватало, но верх взяли терпение, здравый смысл, желание находить компромиссы. «Большая игра» обогатила дипломатическую практику понятиями «государство-буфер», «естественная граница», «разрядка», «согласие», «сфера влияния (интересов)», до того отсутствовавшие в понятийном аппарате международных отношений.

Бухарский генерал и офицеры

Как теперь ясно, главную пользу из «Большой игры» извлекли вырванные из средневековья народы присоединённых к Российской империи территорий. Предоставленная самой себе, Средняя Азия ныне была бы чем-то вроде исполинского Афганистана. Не зря в 1995 году в Хороге (Горно-Бадахшанская область Таджикистана, Памир) был поставлен памятник Николаю II – задолго до появления таких памятников в России. Спросим себя: пошла бы Российская империя на такой неслыханный по затратам шаг, как присоединение и модернизация этих сухих, жарких и чуждых ханств, если бы не английская угроза? Но и англичане – стремились бы они приставить нож к российскому подбрюшью, пробиваясь через Пенджаб, Кашмир, Кашгарию и Джунгарию, через всё тот же враждебный Афганистан, если бы не страх, что русские вот-вот нависнут над Индией?

Среднеазиатские дела принимались русским обществом близко к сердцу, порождая яростные газетные полемики. Именно тогда родилось словосочетание «англичанка гадит» . Как и выражение «господа ташкентцы» . Последними словами Тютчева на смертном одре были: «Есть ли новости о взятии Хивы?» Стихотворение Гумилёва «Туркестанские генералы» – всем в 1912 г. понятное напоминание о славной эпохе, ещё такой недавней.

Признаем право национальных элит видеть вещи иначе, но было бы жаль, если бы в истории России не было среднеазиатского периода, не было авантюр Черняева и Столетова, не было Верещагина, Каразина, Семёнова-Тяншанского, Пржевальского, Мушкетова, блестящей плеяды картографов, геодезистов, геологов, ботаников, не было семиреченских казаков, Кушки с её глядящим на юг исполинским крестом, если бы Тибет – «крыша мира», ледник Федченко, хребет Петра Первого, великие пограничные перевалы Иркештам и Торугарт не были частью российской истории.

Смысл империй не всегда в барыше, который они приносят, а уж в российском случае – точно не в нём. Империя имеет право быть убыточной. Империи – это культурная экспансия, стратегические тылы, стимулирующий вызов. Россия с благодарностью хранит память о времени, проведённом с народами Средней Азии под общей государственной крышей, об общих жертвах военного времени, о миллионах спасшихся благодаря тому, что было куда эвакуироваться, а до того – спасшихся в голодные годы, когда, к примеру, изрядная часть Поволжья устремилась в Ташкент – город хлебный и в подобные места.

Россия присоединила к себе слабозаселённый и отсталый Туркестан, народы которого давно пережили былой блеск, богатство и славу; за век с четвертью они прошли две модернизации –имперскую и советскую – и отправились в вольное плавание, больше не нуждаясь в опеке. Начальный толчок такому развитию событий во многом дала в XIX веке «Большая игра».

Дополнительное чтение: Е. Ю. Сергеев. Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии. – М., 2012 (научный труд); А. Б. Широкорад. Россия – Англия: неизвестная война, 1857–1907. – М., 2003 (для массового читателя).

История Центральной Азии у многих ассоциируется с двумя вещами — что регион был сценой столкновения великих держав в XIX веке, известного как «Большая игра», а до этого он в течение двух тысячелетий являлся центральной частью крупного торгового маршрута, соединявшего Китай с Европой и известного как «Шелковый путь».

Но современное понимание «Большой игры» и «Шелкового пути» является неверным. Эти термины стали клеше, которые иногда используются самым абсурдным образом. Например, в начале нынешнего года в Астане — напротив университета, в котором я преподаю — открылся Mega Silk Way, самый крупный торговый центр в Центральной Азии. В центре расположилось множество ресторанов и дизайнерских бутиков. Также там имеются аквариумы с обитателями тропических морей, и даже дельфинарий. Но расположен этот центр примерно в тысяче миль к северу от предположительного маршрута «Шелкового пути». В общем, этот некогда исторический термин превратился в повсеместный бренд.

Хотя порой клише бывают полезны, помогая быстро понять какое-либо явление или упрощая сложное понятие, чтобы его мог ухватить непосвященный, клише относительно «Большой игры» и «Шелкового пути» являются намного менее невинными.

Эти два термина сегодня появляются в бесчисленном количестве книг и статей о регионе, и часто используются для объяснения современных событий. Конкуренция между Россией, Китаем и США за контроль в Центральной Азии называют «Новой Большой игрой», по аналогии с противостоянием между Британией и Россией в регионе в XIX веке. Китайскую инициативу «Один пояс, один путь» также позиционируют в качестве преемника древнего «Шелкового пути». Но все это анахронизмы, которые лишь запутывают, а не объясняют, происходящее в современной политике.

Примечательно, что «Большая игра» и «Шелковый путь» являются фразами европейского происхождения, возникшими в XIX веке. У этих фраз нет глубоких корней в языках или культуре народов Центральной Азии. «Большая игра» была впервые упомянута в 1840 году в личном письме Артура Конолли, капитана Бенгальской армии британской Ост-Индской компании, в контексте приобщения Центральной Азии к европейской цивилизации и христианству. Конолли в 1842 году был казнен бухарским эмиром Насруллой, но фраза пережила его и впервые публично появилась в изданной в 1851 году книге сэра Джона Кея «История войны в Афганистане», а затем была популяризирована изданным в 1901 году произведением Киплинга «Ким». Она стала ассоциироваться с приключениями и отчаянной храбростью на службе империи (Российской или Британской) в Центральной Азии, а также с противостоянием между этими двумя державами в регионе.

Но всякое употребление термина «Большая игра» при описании межгосударственных отношений в Центральной Азии является неверным — оно было неверным в XIX веке, и остается неверным сейчас. Эта фраза подразумевает наличие понятных всем сторонам правил, а также четких стратегических и экономических целей, и смеси авантюризма и холодного расчета в достижении этих целей. Также подразумевается, что в игре могли — или могут сейчас — участвовать лишь великие державы, а Центральная Азия является лишь громадной шахматной доской. Центральноазиатским правителям, государствам и народам также отводится роль массовки, колоритного фона для действий великих держав.

Но это никогда не соответствовало действительности, даже на пике европейского колониализма в XIX веке. Когда войска Российской империи продвигались все глубже в Центральную Азию, британцы, возможно, думали, что российской стороной движет желание посягнуть на британские владения в Индии. Между тем русских гораздо больше волновали их отношения с центральноазиатскими государствами и народами.

Ни одна из сторон не могла свободно действовать в регионе: обе они сталкивались со значительными логистическими проблемами (например, передвижение армий производилось за счет верблюдов, предоставлявшихся местным кочевым населением) и, как минимум сначала, обладали лишь очень ограниченными познаниями об обществе, культуре и политике в регионе.

В 1841 и 1879 годах англичане потерпели два катастрофических поражения в Афганистане, и ни в одном из этих случаев они не могли объясняться российским вмешательством. Эти поражения нанесли им сами афганцы. Эмир Абдур-Рахман (1881-1901), беспощадный создатель современного афганского государства, использовал британские субсидии и поставки оружия для подавления внутреннего сопротивления, но взамен британцы получили очень мало. Как показал в своих исследованиях Александр Кули, аналогичная динамика имеет место и сегодня: пять независимых постсоветских государств не могут тягаться с Россией, Китаем или США с точки зрения экономической или военной мощи, но, тем не менее, они заставляют большие державы играть по «местным правилам» — правилам, которые определяются местной спецификой, включая внутреннюю политику стран региона и характер среднеазиатского общества.

«Шелковый путь», на первый взгляд, может показаться менее сложным случаем. Под ним подразумеваются сложные многовековые коммерческие и культурные взаимоотношения между Центральной Азией и остальным миром. Тем не менее, этот термин также имеет европейское происхождение, и с его помощью стараются ретроспективно навязать упрощенное видение более сложного прошлого. Термин «Seidenstraße» («Шелковый путь») впервые был использован немецким исследователем и географом Фердинандом фон Рихтгофеном в 1877 году. Но, как утверждает Дэниел Вог, Рихтгофен пользовался этим термином «весьма ограничено», применяя его «время от времени лишь в отношении к периоду империи Хань, и только говоря об отношениях между политической экспансией и торговлей с одной стороны, и географическими познаниями — с другой».

Рихтгофена в первую очередь интересовали отношения между Европой и Китаем, а не то, как торговля и обмен информацией потенциально могли повлиять на Центральную Азию. Он считал, что большинство подобных контактов прекратилось к VIII веку нашей эры.

Контекст

Индия создает свой собственный Шелковый путь

Северный коридор «Шелкового пути»

Будет ли Шелковый путь гладким?

«Шелковый путь»: проект ЕС и Китая продвигается

Как сказал Ходадад Резахани, «Шелковый путь — это не только термин из XIX века, но, в действительности, современное историографическое изобретение, которое позволяет объединять разные исторические события и рисовать связи там, где их никогда не было».

В реальности, «Шелковый путь» был лишь рядом более коротких торговых маршрутов, которые связывали китайскую столицу (Сиань/Чанъань) с различными центрами торговли в Центральной Азии, включая Ташкент, Отрар и Самарканд. Эти центры, в свою очередь, были связаны с другими пунктами в Индии, Иране и на Ближнем Востоке, а через них — с Европой. Никто из торговцев и почти никакие из товаров не совершали полного путешествия из Китая в Европу, да и одного «пути» никогда не было.

Фокусируясь на двух концах пути — Китае и Западе — говорящие имеют тенденцию маргинализировать территории, которые находятся посередине, особенно Центральную Азию, хотя на самом деле Западом для большинства китайских источников была именно Центральная Азия, а не современный европейский Запад.

Также, как отмечает Резахани, никто не может точно сказать, где якобы проходил маршрут из Средней Азии к Средиземному морю. Кроме того, принижается тот факт, что шелк почти наверняка не был основным предметом торговли (он производился в Западной Азии как минимум с III века нашей эры), а также то, что Европа тогда и близко не играла в экономике древнего мира столь заметной роли, как сейчас. К тому же, культурный обмен вдоль предполагаемого «Шелкового пути» носил религиозный характер, и шел он не по маршруту «Европа-Китай»: буддизм попал в Китай из Индии (т.е. шел с юга на север, а не с запада на восток), а несторианское христианство, последователей которого выгнали из римской Сирии как еретиков, распространилось из Сасанидской империи в Иране в Индию и Центральную Азию.

Эти исторические причины являются разумным научным основанием для того, чтобы отказаться от термина «Шелковый путь» как исторической концепции. А современное злоупотребление этим термином дает еще больше оснований. В вышедшем на экраны в 2015 году блокбастере «Меч дракона» Джеки Чан и со своими китайскими солдатами сражается плечом к плечу с уйгурами и индийцами, чтобы защитить Шелковый путь от армии хищных римлян. С исторической точки зрения, фильм является полным вздором, но он несет очень четкий политический месседж. Ссылка на «Шелковый путь» стала средством оправдания любых разработок и политических проектов в Центральной Азии, когда безжалостное применение политической и экономической власти облекается в привлекательные исторические одежды. Превосходным примером этого является масштабный китайский проект «Один пояс, один путь», о запуске которого Си Цзиньпин впервые сообщил с трибуны в Назарбаев Университете в Астане.

Китайский премьер прямо связал свою инициативу с наследием древнего «Шелкового пути» и представил ее в качестве проекта, основанного на «равенстве и взаимной выгоде, взаимной терпимости и заимствовании знаний друг у друга». Но целью инициативы «Один пояс, один путь» является не обмен товарами, услугами и идеями на равных условиях. Речь идет о создании новых рынков и маршрутов для китайских товаров в Азии, отчасти из-за падения спроса на них в Европе и США. Иными словами, проект этот носит совсем не альтруистский характер.

Хотя в этом отношении проект ничем не отличается от многих западных капиталистических инвестиций в развивающиеся страны, он был подвергнут критике за то, что при его осуществлении не считаются с трудовыми правами, правами человека и ущербом для экологии. Проект также может оказать разрушительное влияние на суверенитет государств региона. Самым мрачным мнением является то, что проект станет средством экспорта смертоносного загрязнения окружающей среды, создаваемого промышленным бумом в Китае. Примером является производство цемента в Таджикистане.

На собственной центральноазиатской территории Китая — в Синьцзяне — строительство инфраструктуры преследует явные политические цели, включая подрыв сопротивления уйгуров китайскому колониальному правлению и активизацию заселения региона ханьцами.

Даже если китайские инвестиции принесут реальные выгоды, позиционирование инициативы «Один пояс, один путь» в качестве «Шелкового пути» никак не помогает нашему пониманию этого термина.

Понятие «катехизис клише» было введено великим Брайаном О"Ноланом в его колонке в Irish Times в 1940-х годах. Для него, как и для Джорджа Оруэлла, клише были «окаменевшими» или «умерщвленными» фразами, которые люди воспринимают, не подвергая их сомнению. «Большая игра» и «Шелковый путь» — не единственные клише, регулярно применяемые в отношении Центральной Азии, но они, несомненно, являются самые стойкими и самыми пагубными.

В то время как термин «Великая игра» сейчас, пожалуй, действительно является не более чем клише — мертвой фразой, используемой писателями, когда им в голову не приходит ничего более подходящего — «Шелковый путь» остается могучим мифом, широко используемым в современных целях, мифом, популярность которого растет как в Центральной Азии, так и в Китае. Эти два термина объединяет пренебрежение к Центральной Азии и отношение к ней лишь как к сцене грандиозных геополитических проектов. Более того, эти термины и стоящие за ними современные понятия склонны игнорировать способности и интересы жителей региона, концентрируясь лишь на великих державах.

Это может быть ошибкой как с практической, так и с моральной точки зрения. В Казахстане в прошлом году инициатива об увеличении срока аренды иностранцами земли с 10 до 25 лет была отложена после беспрецедентных массовых протестов. Многие восприняли инициативу в качестве меры, предназначенной для китайских инвесторов, что спровоцировало волну часто уродливой синофобии. Дело не в том, оправданы ли были протесты, а в том, что даже в авторитарной Центральной Азии общественное мнение сейчас имеет значение. «Большие игры» должны адаптироваться к «местным правилам», которые часто имеют глубокие корни в центральноазиатском обществе и культуре, а «Шелковые пути», которые не смогут приспособиться к местным реалиям, скорее всего, станут путями в никуда.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

– josser

Не происходит ли в Центральной Азии возвращение к жизни «Большой игры»? В пользу этого приводят доводы многие специалисты и журналисты, пишущие об этом регионе и его значении для всего мира. Действительно, после завершения холодной войны и появления на свет пяти республик Центральной Азии в большей части посвящённой региону аналитики эта тема является преобладающей.

В 30-х годах XIX века офицер 6-го полка бенгальской туземной лёгкой кавалерии капитан Артур Конолли создал концепцию «Большой игры». Позднее, в 1901 году, английский писатель Редьярд Киплинг увековечил этот термин в своём романе «Ким». В своей основе, «Большая игра» была просто борьбой за власть, контроль над территорией и политическое доминирование, которая шла в XIX веке между Российской и Британской империями в Центральной Азии. Это состязание империй в манёвре и интриге прекратилось в 1907 году, когда оба государства были вынуждены сосредоточить свои ресурсы на более серьёзных угрозах. Британцам пришлось готовиться и принимать меры к сдерживанию возвышения в Европе напористой Германии, а у русских руки были связаны яростной борьбой с японцами в Маньчжурии.

Сегодня, вторжение США в Афганистан и открытие военных баз в Центральной Азии, а также китайская экономическая экспансия в регионе убедили экспертов в том, что новая «Большая игра» уже идёт. О том, что «в регионе бушует» «Большая игра», пишет немецкий журналист Лутц Клевеман. Цитируя бывшего министра энергетики и посла США в ООН в годы Клинтона Билла Ричардсона, Клевеман обращает внимание на то, что США принимают участие в центральноазиатских делах не только ради победы над Аль-Каидой, но ещё и затем, чтобы «диверсифицировать [свои] источники нефти и газа, [а также] не допустить стратегических посягательств со стороны тех, кто не разделяет [их] ценностей». Профессор Университета Джона Хопкинса Никлас Сванстром приходит к тому же выводу и в своей статье «Китай и Центральная Азия: новая Большая игра или традиционные вассальные отношения?» доказывает, что США и Китай втянулись в геоэкономическое соперничество из-за природных ресурсов Центральной Азии. По его словам, «ситуация в Центральной Азии, кажется, развивается в направлении новой версии Большой Игры».

Вопреки общепринятому мнению, цель Китая в Центральной Азии не в том, чтобы вступить в игру с другими региональными державами, а в том, чтобы заручиться поддержкой «стран региона в подавлении антипекинского движения уйгурских националистов», а также в создании условий для инвестиций китайских фирм в энергоресурсы Центральной Азии. Природа щедро одарила центральноазиатские государства запасами нефти и природного газа, и Китай, будучи динамичной экономической державой и вторым по величине потребителем энергии, явно заинтересован в повышении степени своего присутствия в регионе. Усилия Китая по строительству автотрасс, совершенствованию инфраструктуры и железнодорожных путей свидетельствуют о росте вовлечённости страны в дела Центральной Азии. По мере развития связей Китая с центральноазиатскими республиками «его отношения с крупными державами, а именно с США и Россией, могут пострадать», утверждает специалист по региону Кевин Шивс.

Пока такой разворот в стратегии был бы для Китая преждевременным. В настоящий момент Китай сталкивается с множеством внутренних проблем. Например, ему приходится заниматься Тибетом, Синьцзяном и прочими полуавтономными регионами с сепаратистскими настроениями и стремлением к независимости. Наивысшими приоритетами Китая в Центральной Азии должны быть обеспечение безопасности, поддержание региональной стабильности, усмирение уйгурских сепаратистов в Синьцзяне и укрепление экономических связей в регионе.

Для удовлетворения потребностей своего 1,4-миллиардного населения Китай должен вести непрерывный поиск ресурсов по всему миру. Китайские корпорации и государственные компании участвуют в экономической жизни пяти республик Центральной Азии, обладающих огромными запасами природного газа и нефти: Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане, Туркменистане и Узбекистане. С учётом живого интереса Китая к вопросам безопасности, а также его энергетических потребностей, в долгосрочной перспективе его взаимодействие со странами Центральной Азии коренным образом расширится. Центральноазиатские государства тоже приветствуют растущую экспансию Китая, так как они пытаются разрушить монополию Россию над транспортными маршрутами. Даже после основания в 2001 году Шанхайской организации сотрудничества Китай не прекращал работу над прокладкой нового Шёлкового пути, призванного соединить Центральную Азию и остальной мир со своим северо-западным Синьцзян-Уйгурским автономным районом. Возвращение Серединного Царства в Центральную Азию должно по всей вероятности произвести изменения в геополитической конфигурации региона – хотелось бы надеяться, что к лучшему.

Когда говорят о Центральной Азии как о месте «Большой игры» мировых держав или транзитном участке, связавшего Китай с Западом «Шелкового пути», страны региона рассматривают лишь как пешки на шахматной доске.

Такая точка зрения опровергается прошлым и настоящим региона. Но концепции «Большой игры» и «Шелкового пути» несут и вполне реальные риски, выражает уверенность профессор Назарбаев Университета Александр Моррисон в своей статье на eurasianet.org .

Всего лишь клише?

История Центральной Азии у многих ассоциируется с двумя вещами – что регион был сценой столкновения великих держав в XIX веке, известного как «Большая игра», а до этого в течение двух тысячелетий являлся центральной частью крупного торгового маршрута, соединявшего Китай с Европой и известного как «Шелковый путь».

Но современное понимание «Большой игры» и «Шелкового пути» является неверным. Эти термины стали клише, которые иногда используются самым абсурдным образом. Например, в начале нынешнего года в Астане – напротив университета, в котором я преподаю – открылся Mega Silk Way, самый крупный торговый центр в Центральной Азии. В центре расположилось множество ресторанов и дизайнерских бутиков. Также там имеются аквариумы с обитателями тропических морей и даже дельфинарий. Но расположен он примерно в тысяче миль к северу от предположительного маршрута «Шелкового пути». В общем, этот

некогда исторический термин превратился в повсеместный бренд

Хотя порой клише бывают полезны, помогая быстро понять какое-либо явление или упрощая сложное понятие, чтобы его мог ухватить непосвященный, клише относительно «Большой игры» и «Шелкового пути» являются намного менее невинными.

Эти два термина сегодня появляются в бесчисленном количестве книг и статей о регионе и часто используются для объяснения современных событий. Конкуренцию между Россией, Китаем и США за контроль в Центральной Азии называют «Новой Большой игрой», по аналогии с противостоянием между Британией и Россией в регионе в XIX веке. Китайскую инициативу «Один пояс — один путь» также позиционируют в качестве преемника древнего «Шелкового пути». Но все это анахронизмы, которые лишь запутывают, а не объясняют происходящее в современной политике.

Была ли «Большая игра»?

Примечательно, что «Большая игра» и «Шелковый путь» являются фразами европейского происхождения, возникшими в XIX веке. У этих фраз нет глубоких корней в языках или культуре народов Центральной Азии.

«Большая игра» была впервые упомянута в 1840 году в личном письме Артура Конолли, капитана Бенгальской армии британской Ост-Индской компании, в контексте приобщения Центральной Азии к европейской цивилизации и христианству. Конолли в 1842 году был казнен бухарским эмиром Насруллой, но фраза пережила его и впервые публично появилась в изданной в 1851 году книге сэра Джона Кея «История войны в Афганистане», а затем была популяризирована изданным в 1901 году произведением Киплинга «Ким». Она стала ассоциироваться с приключениями и отчаянной храбростью на службе империи (Российской или Британской) в Центральной Азии, а также с противостоянием между этими двумя державами в регионе.

всякое употребление термина «Большая игра» при описании межгосударственных отношений в Центральной Азии является неверным – оно было неверным в XIX веке, остается неверным и сейчас

Эта фраза подразумевает наличие понятных всем сторонам правил, а также четких стратегических и экономических целей, смеси авантюризма и холодного расчета в достижении этих целей. Также подразумевается, что в игре могли, или могут сейчас, участвовать лишь великие державы, а Центральная Азия является лишь громадной шахматной доской.

Центральноазиатским правителям, государствам и народам также отводится роль массовки, колоритного фона для действий великих держав

Но это никогда не соответствовало действительности даже на пике европейского колониализма в XIX веке. Когда войска Российской империи продвигались все глубже в Центральную Азию, британцы, возможно, думали, что российской стороной движет желание посягнуть на британские владения в Индии. Между тем русских гораздо больше волновали их отношения с центральноазиатскими государствами и народами.

Ни одна из сторон не могла свободно действовать в регионе: обе они сталкивались со значительными логистическими проблемами (например, передвижение армий производилось за счет верблюдов, предоставлявшихся местным кочевым населением) и как минимум сначала обладали лишь очень ограниченными познаниями об обществе, культуре и политике в регионе.

В 1841 и 1879 годах англичане потерпели два катастрофических поражения в Афганистане и ни в одном из этих случаев они не могли объясняться российским вмешательством. Эти поражения нанесли им сами афганцы. Эмир Абдур-Рахман (1881-1901), беспощадный создатель современного афганского государства, использовал британские субсидии и поставки оружия для подавления внутреннего сопротивления, но взамен британцы получили очень мало.

Как показал в своих исследованиях Александр Кули, аналогичная динамика имеет место и сегодня: пять независимых постсоветских государств не могут тягаться с Россией, Китаем или США с точки зрения экономической или военной мощи, но тем не менее они заставляют большие державы играть по «местным правилам» – правилам, которые определяются местной спецификой, включая внутреннюю политику стран региона и характер среднеазиатского общества.

Дешевая экзотика

«Шелковый путь», на первый взгляд, может показаться менее сложным случаем. Под ним подразумеваются сложные многовековые коммерческие и культурные взаимоотношения между Центральной Азией и остальным миром. Тем не менее, этот термин также имеет европейское происхождение, с его помощью стараются ретроспективно навязать упрощенное видение более сложного прошлого. Термин «Seidenstraße» («Шелковый путь») впервые был использован немецким исследователем и географом Фердинандом фон Рихтгофеном в 1877 году. Но, как утверждает Дэниел Вог, Рихтгофен пользовался этим термином «весьма ограничено», применяя его «время от времени лишь в отношении к периоду империи Хань, и только говоря об отношениях между политической экспансией и торговлей, с одной стороны, и географическими познаниями – с другой».

Рихтгофена в первую очередь интересовали отношения между Европой и Китаем, а не то, как торговля и обмен информацией потенциально могли повлиять на Центральную Азию. Он считал, что большинство подобных контактов прекратилось к VIII веку нашей эры.

Этот термин приобрел популярность только в 1930-х годах в основном благодаря произведениям ученика Рихтгофена, шведского исследователя Свена Хедина, который использовал его, чтобы придать романтическую и научную ауру своим успешных упражнениям в саморекламе. Этот налет дешевой экзотики остается в употреблении данного термина по сей день.

Как сказал Ходадад Резахани,

«Шелковый путь – это не только термин из XIX века, но в действительности современное историографическое изобретение,

которое позволяет объединять разные исторические события и рисовать связи там, где их никогда не было».

В реальности «Шелковый путь» был лишь рядом более коротких торговых маршрутов, которые связывали китайскую столицу (Сиань/Чанъань) с различными центрами торговли в Центральной Азии, включая Ташкент, Отрар и Самарканд. Эти центры в свою очередь были связаны с другими пунктами в Индии, Иране и на Ближнем Востоке, а через них с Европой. Никто из торговцев и почти никакие из товаров не совершали полного путешествия из Китая в Европу, да и одного «пути» никогда не было.

Фокусируясь на двух концах пути – Китае и Западе – говорящие имеют тенденцию маргинализировать территории, которые находятся посередине, особенно Центральную Азию, хотя на самом деле Западом для большинства китайских источников была именно Центральная Азия, а не современный европейский Запад.

Чем опасно увлечение «Шелковым путем»

Также, как отмечает Резахани, никто не может точно сказать, где якобы проходил маршрут из Средней Азии к Средиземному морю. Кроме того, принижается тот факт, что шелк почти наверняка не был основным предметом торговли (он производился в Западной Азии как минимум с III века нашей эры), а также то, что Европа тогда и близко не играла в экономике древнего мира столь заметной роли, как сейчас. К тому же культурный обмен вдоль предполагаемого «Шелкового пути» носил религиозный характер и шел он не по маршруту «Европа-Китай»: буддизм попал в Китай из Индии (т. е. шел с юга на север, а не с запада на восток), а несторианское христианство, последователей которого выгнали из римской Сирии как еретиков, распространилось из Сасанидской империи в Иране в Индию и Центральную Азию.

Эти исторические причины являются разумным научным основанием для того, чтобы отказаться от термина «Шелковый путь» как исторической концепции. А современное злоупотребление этим термином дает еще больше оснований. В вышедшем на экраны в 2015 году блокбастере «Меч дракона» Джеки Чан и со своими китайскими солдатами сражается плечом к плечу с уйгурами и индийцами, чтобы защитить Шелковый путь от армии хищных римлян. С исторической точки зрения фильм является полным вздором, но несет очень четкий политический месседж.

когда безжалостное применение политической и экономической власти облекается в привлекательные исторические одежды. Превосходным примером этого является масштабный китайский проект «Один пояс — один путь», о запуске которого Си Цзиньпин впервые сообщил с трибуны в Назарбаев Университете в Астане.

Китайский премьер прямо связал свою инициативу с наследием древнего «Шелкового пути» и представил ее в качестве проекта, основанного на «равенстве и взаимной выгоде, взаимной терпимости и заимствовании знаний друг у друга». Но целью инициативы «Один пояс — один путь» является не обмен товарами, услугами и идеями на равных условиях. Речь идет о создании новых рынков и маршрутов для китайских товаров в Азии, отчасти из-за падения спроса на них в Европе и США. Иными словами, проект этот носит совсем не альтруистический характер.

В этом отношении проект ничем не отличается от многих западных инвестиций в развивающиеся страны. Даже если китайские инвестиции принесут реальные выгоды, позиционирование инициативы «Один пояс — один путь» в качестве «Шелкового пути» никак не помогает нашему пониманию этого термина.

«Большие игры» против «местных правил»

Понятие «катехизис клише» было введено великим Брайаном О’Ноланом в его колонке в Irish Times в 1940-х годах. Для него, как и для Джорджа Оруэлла, клише были «окаменевшими» или «умерщвленными» фразами, которые люди воспринимают, не подвергая их сомнению. «Большая игра» и «Шелковый путь» – не единственные клише, регулярно применяемые в отношении Центральной Азии, но они, несомненно, являются самые стойкими и самыми пагубными.

В то время как термин «Великая игра» сейчас, пожалуй, действительно является не более чем клише – мертвой фразой, используемой писателями, когда им в голову не приходит ничего более подходящего – «Шелковый путь» остается могучим мифом, широко используемым в современных целях, мифом, популярность которого растет как в Центральной Азии, так и в Китае.

Эти два термина объединяет пренебрежение к Центральной Азии и отношение к ней лишь как к сцене грандиозных геополитических проектов

Более того, эти термины и стоящие за ними современные понятия склонны игнорировать способности и интересы жителей региона, концентрируясь лишь на великих державах.

«Большие игры» должны адаптироваться к «местным правилам», которые часто имеют глубокие корни в центральноазиатском обществе и культуре, а «Шелковые пути», которые не смогут приспособиться к местным реалиям скорее всего станут путями в никуда.