В суровой груди маршала билось сердце белошвейки.
(Робер Микель)
Лишившись писем своего фаворита, Филипп Орлеанский поначалу впал в глубочайшую скорбь. Лежа ничком на постели в запертой комнате, он время от времени оглашал дом пронзительными воплями, от которых вздрагивали стены и ежились слуги.
Это продолжалось примерно неделю, и все обитатели Вийе-Котре дружно делали вид, что ничего не слышат. Таковы были требования хорошего тона.
Но время бежит быстро, благотворно воздействуя на страсти и на рассудок. Настал день, когда брат короля вдруг умолк. В самом деле, посреди рыданий он внезапно осознал, что вернуть свободу шевалье де Лоррену может только покорность.
И когда Кольбер, посланный королем, которому никак нельзя было обойтись без своей посредницы, передал Месье распоряжение вернуться ко двору, тот не сделал ни малейшего возражения.
Вечером 24 февраля он прибыл в Сен-Жермен. Брат встретил его с распростертыми объятиями, и он обосновался в замке Шато-Неф.
Мадам немедленно возобновила свои тайные совещания с Людовиком XIV. Каждый вечер они закрывались на несколько часов, исправляя, изменяя и улучшая каждый параграф будущего договора.
Это были самые счастливые мгновения в жизни Генриетты, которая некогда мечтала стать королевой Франции и продолжала смотреть на своего бывшего любовника с нежным обожанием. Однако по возвращении в Шато-Неф ей приходилось отвечать на бесчисленные вопросы Месье: тот исходил ревностью, подозревая, что от него прячут какой-то секрет.
Чем вы занимались у короля?
Мы говорили об охоте.
Эти предосторожности были необходимы, чтобы держать в неведении Голландию и Испанию, ибо Филипп, если верить Сен-Симону, «был болтливее многих женщин, вместе взятых, и не способен был хранить тайну».
Поэтому ему ничего не сообщали о предполагаемом путешествии в Англию. Людовик XIV собирался посетить вместе с двором недавно завоеванную Фландрию: оказавшись в Дюнкерке, король предложит Генриетте, как если бы ему только что пришло это в голову, навестить брата, который уже давно призывал к себе сестру. Благодаря этой маленькой хитрости Месье никогда не узнает о том, какую политическую роль сыграла его жена.
Наконец, чтобы окончательно успокоить брата и заставить его забыть о возвращении в Вийе-Котре, Людовик XIV отдал распоряжение освободить шевалье де Лоррена.
Филипп, не помня себя от радости, горячо поблагодарил короля.
Казалось, в этом хитроумном плане не было изъянов. Людовик XIV не принял в расчет любовь…
* * *Миньон не стал задерживаться в Марселе. Полный ненависти к Мадам, которую считал виновницей своего заточения, он перебрался в Рим и вновь стал слать письмо за письмом герцогу Орлеанскому. От друзей он получал подробнейшие известия обо всем, что происходило при дворе, и в руках его снова оказались ниточки, при помощи которых он управлял надушенной марионеткой, имевшей титул Месье.
Последний вошел однажды, в кабинет Людовика XIV со злым огоньком в глазах и с мрачным; выражением лица..
Я только что узнал, - сказал он, - что вы готовитесь послать, мою жену в Англию. Мне известно, о чем вы тайно совещались, но я пришел спросить вас, почему мне ничего об этом не спадали. Значит, меня считают нескромным или неспособным? Потому что меня не собираются приглашать в гости к Карлу II. Вы сделали из меня посмешище, и этого оскорбления я никогда не прощу. Если вы повелитель королевства, то я повелитель моей жены, и я запрещаю ей ехать в Англию.
С этими словами Месье, повернувшись на каблуках, направился к выходу, а Людовик XIV в смятении смотрел ему вслед. Он был ошеломлен, подавлен. Кто же мог выдать тайну? Только четверым был известен «английский проект»: Лувуа, Тюренну, Лионну и Мадам. Король счел виновной Мадам…
Он приказал послать за ней.
Сестра, мы меня предали, - сказал он. - Брат мой знает секрет, а это значит, что мой секрет гуляет в ваших покоях.
Генриетта поклялась, что никому не доверяла тайну, поэтому проговориться никто не мог.
Король, весьма заинтригованный, призвал к себе Месье, дабы выяснить эту загадку. Желая задобрить брата, он рассказал ему, что с Англией вскоре будет заключен договор. Месье, польщенный этой фальшивой откровенностью, признался тогда, «что узнал новость о путешествии Мадам от шевалье де Лоррена».
Кто же ему рассказал? - спросил король.
Мадам де Коакен.
Людовик XIV понял все. Этой обворожительной молодой особе, бывшей некогда любовницей шевалье де Лоррена, удалось пробудить безумную страсть в старом сердце маршала де Тюренна. Великий полководец совершенно потерял голову от любви: не было никаких сомнений, что именно он выдал тайну. Зная, что Мадам собирается взять с собой свиту из хорошеньких придворных дам, и желая угодить своей любезной, он рассказал о путешествии и прибавил, что добьется ее включения в эскорт…
Король, призвав к себе Тюренна, обратился к нему напрямик и без подготовки.
«- Признайтесь мне как своему исповеднику. Вы говорили кому-нибудь о моих намерениях относительно Голландии и о путешествии Мадам в Англию?
Как, сир, - произнес, запинаясь, Тюренн, - неужели о секрете Вашего величества стало известно?
Это не имеет значения, - продолжал настаивать король, - вы об этом кому-нибудь говорили?
Разумеется, я не проронил ни слова о ваших намерениях относительно Голландии, - ответил Тюренн. - Я скажу Вашему величеству всю правду. Мадам Коакен опасалась, что ее не возьмут в свиту, и я обещал оказать ей содействие. А чтобы она подготовилась заранее, я упомянул о намерении Мадам повидаться со своим братом королем. Но больше я ничего не говорил и прошу прощения у Вашего величества за допущенную мной оплошность.
Король, засмеявшись, спросил:
Так вы, значит, влюблены в мадам де Коакен?
Нет, сир, - отвечал Тюренн, - вовсе нет, но она принадлежит к числу моих близких друзей.
Хорошо, - сказал король, - что сделано, то сделано. Но больше ничего ей не рассказывайте. Если же вы ее любите, то мне придется огорчить вас: она влюблена в шевалье де Лоррена, обо всем его уведомляет, а тот из Рима оповещает моего брата…
Смущенный Тюренн еще раз попросил прощения и удалился, пристыжено понурив голову.
Король же несколько успокоился, поскольку дипломатические его переговоры оставались тайной для всех, и приказал готовиться к поездке во Фландрию.
28 апреля 1670 года двор со свитой в три тысячи человек выехал из Сен-Жермена. Месье, подстрекаемый Гизом, продолжал дуться. Он принял твердое решение не пускать жену в Англию, раз его самого не допускали к переговорам; а во время путешествия всячески старался уколоть Мадам. Однажды ей нездоровилось, и он объявил:
Даниель де Коснак приводит этот диалог в своих Мемуарах.
- Мне было предсказано несколько жен, и я в это верю. Мадам в таком состоянии, что, судя по всему, долго не проживет, и ей было предсказано, что она скоро умрет…
Эти слова не остались незамеченными, и через некоторое время придворным пришлось о них вспомнить.
В Куртре Генриетта получила официальное приглашение от своего брата. Карл II по чистой случайности предпринял прогулку к берегам Ла-Манша и передал, что будет счастлив повидаться с сестрой в Дувре.
Месье сделал попытку удержать жену при себе. В дело вмешался сам король:
- Мадам поедет в Англию. Такова моя воля. И Генриетта отправилась в Дюнкерк, тогда как Филипп Орлеанский заперся в своей комнате, чтобы привести в порядок расстроенные нервы.
Морская прогулка оказалась чудесной, и все путешественницы были в восторге. В свите Мадам находилась восхитительная двадцатилетняя блондинка, которую звали Луиза де Керуаль, - ей предстояло сыграть весьма существенную роль в переговорах. Сам король выбрал ее, зная влюбчивую натуру Карла II. «Он полагал, - говорит Маколей, - что для Лондона не найти лучшего посла, чем красивая, распутная и хитрая француженка».
Генриетта провела в Англии две недели. 1 июня был подписан Дуврский договор, скрепивший союз Франции и Великобритании против Голландии.
Это была большая дипломатическая победа. Мадам, гордясь делом рук своих, возвратилась в Сен-Жермен 18 июня, осыпаемая похвалами и покрытая славой. В постели брата она оставила молодую Луизу де Керуаль, которую англичане станут называть миледи Карвел на свой манер, но не менее эффективно, продолжала укреплять англо-французскую дружбу…
* * *После подписания Дуврского договора у Месье открылись глаза. Обнаружив, что его опять провели, и ревнуя к Генриетте, которой доверили важное государственное дело, он написал горькое письмо шевалье де Лоррену.
Тот понял, что ему никогда не вернуться в Сен-Жермен, если его ненавистница еще более усилит свое влияние при дворе. Тогда он раздобыл итальянский яд, неизвестный во Франции, и отправил его с верным человеком в Сен-Клу. 30 июня Мадам стало плохо, и в тот же день она умерла…
Об обстоятельствах этой странной кончины поведал Боссюэ. Однако величественной неопределенности «Надгробной проповеди» я предпочитаю прозаическое изложение свидетелей происшедшего. Вот как мадам де Лафайет описывает начало болезни, которая свела в могилу Генриетту Английскую: «Покинув Буафран, принцесса приехала к мадам де Мекельбур. Пока они разговаривали, мадам де Гамаш принесла подслащенной воды, которую Мадам незадолго до того попросила; ее камеристка, мадам де Гурдон, подала ей чашку. Она выпила и едва успела поставить чашку на блюдце, как, схватившись рукой за бок, произнесла голосом, выражавшим глубокую муку: „О, как мне больно! Я этого не вынесу!“
Говоря эти слова, она покраснела, а мгновение спустя побелела, как полотно, что всех нас испугало; она продолжала стонать и велела, чтобы мы ее уложили, сказав, что не может держаться на ногах.
Мы взяли ее под руки, она с трудом передвигала ноги и шла согнувшись. Ее быстро раздели, я поддерживала ее, пока ей расшнуровывали корсаж. Она тяжело дышала, и я заметила, что в глазах ее стоят слезы. Меня это поразило и тронуло, ибо я знала, что никого нет терпеливее, чем она.
Целуя ей руки, я сказала, что она, должно быть, сильно страдает; она ответила, что этого даже представить нельзя. Ее уложили в постель, но она стала кричать еще сильнее, чем раньше, и начала метаться из стороны в сторону, как человек, которому приходится испытывать невыносимую боль. В это время уже послали за ее лейб-медиком, г-ном Эспри. Он пришел и, объявив, что это желудочные колики, прописал лекарства, обычные при подобных обстоятельствах. Однако страдания Мадам не уменьшались. Она сказала, что болезнь ее серьезнее, чем все думают, что она умирает, чтобы немедля послали за священником…
Все, о чем я рассказываю, произошло меньше чем за полчаса. Мадам продолжала кричать и говорила, что У нее страшно болит живот. Внезапно она велела осмотреть ту воду, которую пила, говоря, что в ней был яд, что бутылки перепутали, что ее отравили, она в этом уверена, и ей нужно дать противоядие…
Я стояла в алькове рядом с Месье. И хотя я считала его неспособным на такое преступление, любопытство, присущее испорченной человеческой натуре, заставило меня внимательно поглядеть на него. При словах Мадам в лице его не выразилось ни удивления, ни смущения…»
Несколько часов спустя, после мучительной агонии, Мадам скончалась, несмотря на все усилия беспомощных врачей.
Хотя мадам де Лафайет великолепно описала симптомы неожиданной болезни и на сей счет существует несколько точных свидетельств других современников, некоторые историки все-таки полагают возможным оспаривать тот факт, что Генриетту Английскую отравили. Однако сейчас нам достоверно известно, как все это произошло.
Шевалье де Лоррен, ставший в Риме любовником Марии Манчини (которая после замужества с коннетаблем Колонна превратилась в весьма пылкую особу), завел знакомство со всеми авантюристами и проходимцами, посещавшими дом экзальтированной красавицы. Стало быть, ему ничего не стоило сойтись поближе с одним из подозрительных знахарей или колдунов, которые снабжали ядами итальянскую знать. Ибо на полуострове отравление процветало. Каждый месяц на кладбище отправлялось множество жен, мужей, любовников и конкурентов. По окончании официальных торжественных обедов нередко можно было видеть, как влиятельный политик вдруг оседал в кресле, отведав отравленного десерта; а во время конклавов кардиналы, имевшие шанс на избрание, погибали, как мухи, под воздействием смертельных порошков или эссенций.
Отравление стало фактом обыденной жизни, и его даже не считали за преступление. Это было одним из способов обеспечить себе спокойную жизнь.
Впрочем, о приличиях не забывали, и алхимики непрерывно совершенствовали яды, дабы их нельзя было обнаружить в организме жертвы. Некоторые из них были медленного действия, подобно знаменитому яду Борджа, убивавшему в точно назначенный день; другие поражали мгновенно и приготовлялись совершенно ужасающим образом, если верить некоторым авторам. Алхимик отравлял свинью; затем туша несколько дней разлагалась; затем жидкость, исходившая из гниющего тела, подвергалась перегонке, и экспериментатор получал несколько капель яда, обладавшего сокрушительной силой.
Добыв один из таких ядов, шевалье стал размышлять, как переправить его во Францию. Сначала он подумал о своем брате Марсане, который приехал к нему в Рим, но тот не смог бы вернуться в Сен-Жермен, не привлекая к себе внимания. Здесь требовался человек… никому не известный.
В конце концов, шевалье де Лоррену удалось отыскать исполнителя, подходящего во всех отношениях: это был уроженец Прованса по имени Антуан Морель - малый умный, хитрый и развращенный.
Чтобы отвести от него подозрения, ему вручили послание, исходящее от Ватикана. Правда, Гизу с братом и Морелю оставалось решить еще один важный вопрос. Послушаем принцессу Пфальцскую, которая узнала всю подноготную этого дела, став второй женой Месье: «Когда негодяи составили план, как отравить несчастную Мадам, они принялись совещаться, следует ли им предварительно уведомить Месье. Шевалье де Лоррен сказал: „Нет, не надо ему ничего говорить, он не сможет промолчать. Если он не проговорится в первый год, то отправит нас на виселицу через десять лет“. Поэтому они уверили покойного Месье, что голландцы отравили Мадам медленным ядом, который подействовал в назначенный день».
Приехав в Париж, Морель узнал, что Месье с Мадам отправились на лето в свой замок Сен-Клу. Тогда он тайно встретился с маркизом д"Эффиа, соратником Гиза по многим кутежам, передал ему яд и исчез.
Настала очередь д"Эффиа действовать. Каким образом удалось ему подсунуть смертельную отраву Генриетте Английской? Обратимся вновь к свидетельству принцессы Пфальцской: «Д"Эффиа, - пишет она, - отравил не подслащенную воду Мадам, а ее чашку, что было чрезвычайно хитро придумано, ибо другие могли тоже попробовать эту воду, тогда как никто не пьет из чужой чашки.
Камердинер состоявший при Мадам, а затем и при мне (сейчас он уже умер), рассказывал, что в то утро, когда Мадам и Месье были на мессе, д "Эффиа подошел к буфету, взял чашку и вытер ее изнутри бумагой. «Сударь, - спросил его слуга, - что вы делаете возле нашего шкафа и зачем вы трогаете чашку Мадам?» Тот ответил: «Я умираю от жажды. Мне захотелось попить, и, видя грязную чашку, я вытер ее бумагой». После полудня Мадам попросила подслащенной воды. Едва сделав глоток, она крикнула, что ее отравили. Те, что были при ней, пили эту же воду, но из других чашек, вот почему с ними ничего не случилось. Мадам пришлось отнести в постель, ей становилось все хуже, и через два часа после полуночи она умерла в страшных мучениях. Когда хотели осмотреть чашку, то обнаружили, что она исчезла. Затем ее все-таки нашли. Ее нужно было прокалить на огне, чтобы очистить от яда».
Сен-Симон описывает дело сходным образом и столь же определенно указывает на маркиза д"Эффиа. И еще один придворный, автор куплетов Геньер, в комментариях к маленькой поэме на современный сюжет уточняет, что Мадам была отравлена по приказу Филиппа, шевалье де Лоррена, «который использовал в этих целях некоего провансальца по имени Морель: этот негодяй приехал во Францию, имея поручение дать яд Мадам».
Как же можно сомневаться в том, что преступление действительно имело место?
После смерти герцогини Орлеанской Людовик XIV «погрузился в глубочайшую скорбь». Подозревав отравление, он уже 30 нюня предпринял собственное расследование, и вечером Бриссак привел к нему Пюрнона, главного мажордома Мадам.
«Увидев его, король тотчас отослал Бриссака и своего камердинера. На лице его появилось такое выражение и заговорил он таким тоном, что любой бы устрашился:
«Друг мой, - сказал он грозно, - если вы мне во всем признаетесь и скажете правду о том, что я хочу узнать, то я прощу вам, что бы вы ни совершили, и никогда больше речи об этом не будет. Но берегитесь, если сделаете попытку скрыть от меня хоть что-нибудь, потому что в этом случае вы умрете раньше, чем выйдете отсюда.
Мадам была отравлена?» - «Да, сир», - ответил тот. - «Кто отравил ее, - спросил король, - и каким образом это было сделано?» Тот ответил, что сделано это по распоряжению шевалье де Лоррена, который послал яд Беврону и д"Эффиа. Тогда король, удвоив и ласки и угрозы, задал вопрос: «А мой брат? Знал ли он об этом?» - «Нет, сир, среди нас троих не нашлось глупца, чтобы рассказать ему; этой тайны он не знает, иначе он мог бы нас погубить». Услышав этот ответ, король громко сказал «А!», как человек, которому удалось сбросить страшную тяжесть и вздохнуть полной грудью. «Хорошо, - произнес он, - именно это я и хотел узнать. Вы мне подтверждаете это?» Затем, позвав Бриссака, он приказал отвести этого человека куда-нибудь подальше и отпустить на все четыре стороны. И именно этот человек много лет спустя рассказал обо всем г-ну Жоли де Флери, генеральному прокурору парламента, от которого и мне стала известна эта история».
Убедившись, что Мадам действительно была отравлена, король испугался не на шутку. Действительно, он сразу подумал о Дуврском договоре: англичане непременно разорвут его, если узнают об отравлении своей дорогой принцессы. Всех политических последствий этого преступления невозможно было даже предвидеть. Любой ценой нужно было уверить двор, что Мадам умерла естественной смертью.
На глазах у всех Людовик с должной торжественностью распорядился произвести вскрытие, но на тайном совещании с врачами приказал не искать следов яда.
Медики подчинились: было объявлено, что Мадам умерла от холеры, и Карл II Английский сделал вид, что верит этой сказке. Дело рук Мадам - Дуврский договор - было спасено…
Поскольку никто не должен был подозревать о преступлении, король, естественно, не мог привлечь к ответу виновных. Напротив, через несколько лет он разрешил шевалье де Лоррену вернуться ко двору.
Месье встретил своего друга с нежностью…
Герцог Филипп Орлеанский (брат Людовика XIV) был одной из самых противоречивых аристократических фигур в истории Франции. Будучи вторым в очереди на престол, он представлял для монархии серьезную угрозу, однако даже в эпоху Фронды и внутренних потрясений Месье не стал выступать против законного правителя. Оставаясь лояльным короне, герцог вел своеобразный образ жизни. Он регулярно эпатировал публику, окружал себя множеством фаворитов, покровительствовал искусствам и, несмотря на свой женоподобный образ, периодически успешно возглавлял военные кампании.
Брат короля
21 сентября 1640 года у Людовика XIII и его жены Анны Австрийской родился второй сын - будущий Филипп Орлеанский. Он появился на свет в резиденции в пригороде Парижа Сен-Жермен-ан-Ле. Мальчик был младшим братом монарха Людовика XIV, вступившего на престол в 1643 году после смерти их отца.
Отношения между ними были большим исключением для королевских семей. В истории есть множество примеров того, как братья (дети какого-нибудь правителя) ненавидели друг друга и боролись друг с другом за власть. Были подобные примеры и во Франции. Например, существует теория, что предпоследний монарх из Карл IX был отравлен одним из своих младших братьев.
Месье
Наследственный принцип, при котором старший наследник получал все, а другой оставался в его тени, был во многом несправедливым. Несмотря на это, Филипп Орлеанский никогда не строил козней против Людовика. Между братьями всегда сохранялись теплые отношения. Эта гармония стала возможной благодаря стараниям матери Анны Австрийской, старавшейся делать все, чтобы ее дети жили и воспитывались вместе в дружеской обстановке.
Кроме того, сказывался характер самого Филиппа. По своей натуре он был сумасбродным и вспыльчивым, что, однако, не могло заглушить его добродушия и мягкости. Всю жизнь Филипп носил титулы «Единственный брат короля» и «Месье», которые подчеркивали его особенное положение не только в правившей династии, но и во всей стране.
Детство
Новость о том, что родила второго мальчика, была принята при дворе с воодушевлением. Особенно рад оказался всесильный Он понимал, что Филипп Орлеанский - брат Людовика 14 - это еще одна законная опора династии и ее будущее в том случае, если с дофином что-то случится. С самого раннего детства мальчики неизменно воспитывались вместе. Вдвоем они играли, учились и хулиганили, из-за чего их вдвоем же и пороли.
В то время во Франции бушевала Фронда. Принцев не один раз тайком увозили из Парижа и прятали в дальних резиденциях. Филипп Орлеанский - брат Людовика 14, точно так же, как и дофин, испытал немало лишений и невзгод. Ему пришлось почувствовать страх и беззащитность перед разъяренной толпой бунтовщиков. Иногда детские шалости братьев перерастали в потасовки. Хотя Людовик и был старше, он далеко не всегда выходил победителем в драках.
Как и все дети, они могли поссориться из-за пустяков - тарелок с кашей, дележа постелей в новой комнате и т. д. Филипп был темпераментным, любил эпатировать окружающих, но в то же время обладал легким характером и быстро отходил от обид. А вот Людовик напротив отличался упрямством и мог долго дуться на окружающих.
Отношения с Мазарини
Сам факт того, что Филипп герцог Орлеанский был младшим братом всесильного короля, делал неизбежным наличие множества недоброжелателей, не любивших Месье. Одним из самых влиятельных его оппонентов являлся Мазарини. Кардинал был назначен ответственным за образование до того плохо учившегося Людовика и его младшего брата. Мазарини не любил Филиппа из-за того своего опасения, что тот повзрослев станет угрозой для трона. Месье мог повторить судьбу Гастона - собственного дяди, выступившего против монархии со своими претензиями на власть.
Мазарини имел немало поверхностных причин опасаться подобного развития событий. Всесильный вельможа не мог не замечать того, каким авантюрным человеком рос Филипп Орлеанский. Биография герцога в будущем показала, что из него вырос еще и хороший полководец, который мог вести за собой армии и добиваться побед на поле брани.
Воспитание
Некоторые биографы не без оснований в своих трудах отмечали, что в Филиппе могли намеренно воспитывать женские привычки и привить интерес к гомосексуализму. Если это действительно делалось из двусмысленных соображений, то Мазарини таким образом мог рассчитывать, во-первых, на то, что у герцога не будет нормальной семьи и наследника, во-вторых, на то, что Месье будет презираем при дворе. Впрочем, кардиналу даже не нужно было брать инициативу в свои руки.
Женские привычки в Филиппе воспитывал его мать Анна Австрийская. Мягкий характер младшего сына нравился ей гораздо больше, чем занудные привычки Людовика. Анна любила наряжать ребенка девочкой и позволяла ему играть с фрейлинами. Сегодня, когда упоминается Филипп Орлеанский, его часто путают с потомком-тезкой, но король Луи-Филипп Орлеанский, живший в XIX веке, имел мало общего с герцогом XVII столетия. Их воспитание заметно отличалось. Достаточно привести пример того, как брата Людовика XIV могли в шутку затянуть в дамский корсет.
Фрейлины, жившие при дворе, также любили театр и часто давали ребенку шуточные роли в своих постановках. Возможно, именно эти впечатления привили Филиппу интерес к сцене. В то же время мальчик долгое время был предоставлен самому себе. Все силы его матери и кардинала Мазарини тратились на Людовика, из которого делали короля. Что получится из его младшего брата, всех интересовало гораздо меньше. Все, что от него требовалось, - не мешать трону, не предъявлять претензий на власть и не повторять путь мятежного дяди Гастона.
Жены
В 1661 году умер младший брат Гастон - герцог Орлеанский. После его ухода из жизни титул перешел к Филиппу. До этого он был герцогом Анжуйским. В том же году Филипп Орлеанский женился на Генриетте Анне Стюарт - дочери Карла I Английского.
Интересно, что первая супруга Генриетта должна была выйти замуж за самого Людовика XIV. Однако в годы их отрочества королевская власть в Англии была свергнута, и брак с дочерью Карла Стюарта в Версале считали бесперспективным. Жен тогда выбирали согласно положению и престижности династии. Пока Стюарты при Кромвеле оставались без короны, Бурбоны не хотели родниться с ними. Однако все изменилось в 1660 году, когда брат Генриетты вернул себе отцовский трон. Статус девушки стал выше, однако Людовик к тому времени уже женился. Тогда принцессе поступило предложение выйти замуж за младшего брата короля. Противником этого брака был кардинал Мазарини, но 9 марта 1661 года он скончался, и последняя преграда для помолвки исчезла.
В точности неизвестно, что искренне думала о своем женихе будущая жена Филиппа Орлеанского. До Англии доходили противоречивые слухи об увлечениях Месье и его фаворитах. Тем не менее, Генриетта вышла за него замуж. После свадьбы Людовик подарил брату дворец Пале-Рояль, ставший городской резиденцией супругов. Филипп, герцог Орлеанский, по его собственным словам, был увлечен своей женой всего две недели после свадьбы. Затем наступила обыденная повседневность, и он вернулся к компании своих фаворитов - миньонов. Брак был несчастливым. В 1670 году Генриетта умерла, а Филипп женился во второй раз. На этот раз его избранницей стала Елизавета Шарлотта, дочь Карла Людвига - курфюрста Пфальцского. В этом браке родился сын Филипп II - будущий регент Франции.
Фавориты
Благодаря сохранившейся переписке второй жены историки смогли собрать множество свидетельств гомосексуальности герцога. Из его любовников больше всего известен шевалье Филипп де Лоррен. Он был представителем старого аристократического и влиятельного рода Гизов. Филипп Орлеанский и шевалье де Лоррен познакомились еще в юном возрасте. Позже обе жены герцога пытались удалить фаворита от двора. Он оказывал на Филиппа серьезное влияние, что ставило под угрозу семейную жизнь последнего. Несмотря на усилия Генриетты и Елизаветы, шевалье продолжал оставаться приближенным герцога Орлеанского.
В 1670 году ситуацию под свой контроль попытался взять король. Людовик XIV заключил шевалье в знаменитую тюрьму Иф. Однако пребывание фаворита в темнице было недолгим. Видя горе брата, Людовик отступил и разрешил миньону сначала переселиться в Рим, а потом и вернуться ко двору своего патрона. Связь между Филиппом Орлеанским и Филиппом де Лорреном продолжалась до смерти герцога в 1701 г. (фаворит пережил его всего лишь на год). Когда Людовик похоронил младшего брата, он распорядился сжечь всю переписку Филиппа, опасаясь огласки его похождений и неприглядного образа жизни.
Полководец
Впервые Филипп проявил себя в качестве военного командира во время Деволюционной войны в 1667-1668 гг., когда Франция боролась с Испанией за влияние в Нидерландах. В 1677-м он вновь вернулся в армию. Тогда началась война против Голландии, которой правил Конфликт разгорелся на нескольких фронтах. Во Фландрии Людовик нуждался в еще одном командире, так как все его привычные полководцы уже были заняты. Тогда в этот регион отправился Филипп 1 Орлеанский. Биография герцога представляет собой пример верного и лояльного брата, без пререканий исполнявшего приказы монарха в самый ответственный момент, когда отечество оказывалось в опасности.
Армия под командованием Филиппа сначала захватила Камбре, а после приступила к осаде города Сент-Омер. Здесь герцог узнал о том, что из Ипра навстречу ему идет основная голландская армия, которую возглавлял сам король Вильгельм III Оранский. Филипп оставил небольшую часть своего войска под стенами осажденного города, а сам отправился перехватывать противника. Армии схлестнулись в сражении при Касселе 11 апреля 1677 года. Герцог возглавил центр войска, в котором стояла пехота. Кавалерия расположилась по флангам. Успех был обеспечен стремительной атакой драгунских частей, заставивших вражескую армию отступить.
Голландцы потерпели сокрушительно поражение. Они потеряли 8 тысяч человек убитыми и ранеными, а еще 3 тысячи были взяты в плен. Французы захватили лагерь противника, его знамена, пушки и другое снаряжение. Благодаря победе Филиппу удалось довести до конца осаду Сент-Омера взять город под свой контроль. В войне произошел коренной перелом. Это был самый значительный успех герцога на поле боя. После своего триумфа он был отозван из армии. Людовик XIV явно завидовал и опасался дальнейших побед брата. Хотя король торжественно встретил Месье и публично поблагодарил за разгром врага, он больше не давал ему войска.
Филипп и искусство
Благодаря своим увлечениям Филипп Орлеанский запомнился современникам и потомкам как крупнейший покровитель искусств своей эпохи. Именно он сделал известным композитора Жана-Батиста Люлли, а также оказывал поддержку писателю Мольеру. У герцога была значительная коллекция произведений искусства и драгоценностей. Особенной его страстью был театр и сатира.
Принц Филипп герцог Орлеанский не только любил искусство, но позже и сам стал героем многих произведений. Его личность привлекала самых разных писателей, создателей мюзиклов, режиссеров и т. д. Например, один из самых провокационных образов получился у Роланда Жоффе в его фильме «Ватель» 2000 года. В этой картине герцог изображен в виде открытого гомосексуала и друга опального Конде. Детство Филиппа показано в другом фильме - «Король-дитя», где разворачиваются события Фронды. Не мог пройти мимо образа герцога самый знаменитый французский писатель - В своем романе «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя» автор допустил вольность с историческими фактами. В книге Филипп - не единственный брат Людовика XIV. Помимо него на страницах романа присутствует близнец монарха, ставший узником в железной маске из-за политической целесообразности.
Последние годы
Благодаря удачным бракам обе дочери Филиппа стали королевами. Его тезка-сын сделал блестящую военную карьеру во время войны Аугсбургской лиги. В 1692 году он участвовал в битве при Стенкерке и осаде Намюре. Успехи детей были особенной гордостью Филиппа, поэтому в последние свои годы он мог мирно жить в своих поместьях и радоваться за потомков.
В то же время отношения между герцогом и его венценосным братом переживали не лучшие времена. 9 июня 1701 года принц Филипп Орлеанский скончался от апоплексического удара, настигшего его в Сен-Клу после долгого спора с королем о судьбе своего сына. Людовик старался всячески ограничивать своего племянника, опасаясь роста его популярности в армии. Это приводило Филиппа в бешенство. Очередная ссора стала для него фатальной. Перенервничав, он пережил удар, оказавшийся фатальным.
Тело 60-летнего Месье было похоронено в парижском аббатстве Сен-Дени. Во время Великой французской революции могилу разграбили. При дворе о кончине герцога больше всего горевала бывшая фаворитка короля маркиза де Монтеспан.
Интересно, что король Франции Луи-Филипп Орлеанский, правивший страной в 1830-1848 гг. и свергнутый революцией, был потомком Месье. Герцогский титул исправно передавался от потомка к потомку брата Людовика XIV. Луи-Филипп был его внуком в нескольких коленах. Хотя он не принадлежал к царствовавшей до того ветви Бурбонов, это не помешало ему стать королем благодаря бескровному перевороту. Луи-Филипп Орлеанский, хотя именем и был похож на своего предка, на самом деле имел с ним мало общего.
Людовик
XIV (1638-1715) — великий король, великий любовник, знаток и покоритель женских
сердец. Он вошёл в историю под именем Король-Солнце, ибо в придворном балете
любил лично исполнять партию Солнца. В годы правления Людовика XIV Франция
пришла в ужасный упадок, и материальный, и нравственный, но при нём же слава
Франции, как центра цивилизованного мира, достигла высшего расцвета. А ещё во
Франции до сих пор вспоминают бескорыстную любовницу Короля-Солнце, его любимую
фаворитку, о самозабвении которой уже несколько столетий ходят легенды.
Луиза де Лавальер (1644-1710) родилась в обедневшей дворянской семье.
Она любила природу, животных и особенно лошадей. Любовь к ним для Луизы стала
роковой: в детстве, упав со строптивой кобылы, девочка сломала ногу и на всю
жизнь осталась хромой Когда сёстры
Луизы стали встречаться с молодыми людьми, она искренне верила, что её, хромую
и некрасивую калеку, не сможет полюбить ни один юноша. Девушка всё время
проводила в одиночестве, была очень застенчивой и скромной.
Именно
эти качества много лет спустя оценила супруга Филиппа Орлеанского и сделала
Луизу своей фрейлиной. Великая редкость при дворе — мадемуазель Лавальер была
скромна, стыдлива и набожна. Спустя много лет про неё скажут: «Она стыдилась
быть любовницей, матерью, герцогиней». Луиза слыла некрасивой, невзрачной и
ничем необычным не отличалась. Но была в ней какая-то особая, внутренняя
красота, которая, казалось, лилась из её глубоких, грустных глаз.
Генриетта
Английская — супруга Филиппа Орлеанского, двоюродного брага короля Людовика
XIV, — слыла дамой живой, остроумной и достаточно красивой. С утра до вечера
она развлекалась на охоте, балах, в театрах. Её муж мало обращал внимание на
статную, голубоглазую жену. Все знали, что его не интересовали женщины, а
страсть он испытывал к молодым, привлекательным юношам. Генриетту это, впрочем,
беспокоило мало. С первого взгляда она влюбилась в короля, а Людовик XIV
отвечал ей взаимностью. Однако на глазах у всех подобный роман посчитали бы
оскорбительным, и тайные любовники решили сделать так, чтобы король якобы
увлёкся фрейлиной Генриетты, отчего его частые визиты в покои невестки
выглядели бы вполне невинно. В наперсницы себе герцогиня Орлеанская вырала
хромоножку Луизу, которую и представила королю.
Ветреный
монарх прекрасно справлялся с ролью влюблённого, а Луиза искренне и нежно
полюбила Людовика, тем более что король тоже был неизлечимым калекой — он
родился без носовой перегородки, и во время еды большая часть пережёванной пищи
вываливалась у него через нос. Однажды Людовик подслушал разговор Луизы с её
подругой. Мадемуазель Лавальер делилась с ней тайными чувствами. Покорённый
искренностью и отчаянной любовью молодой фрейлины, король вдруг испытал
какое-то странное, необъяснимое чувство.
Он боролся
с любовью, пытался заглушить её, но не мог. И тогда не нашёл ничего лучшего,
как признаться во всём Луизе и просить стать его любовницей. Девушка долго
сопротивлялась, не решалась совершить грехопадение, пряталась от короля. А он,
ещё больше распалённый скромностью новой возлюбленной, однажды влез к ней в
окно. В этот час невзрачная и хромая девушка стала любовницей короля Франции.
Людовик
буквально обезумел от любви. Из капризного и ветреного молодого человека он
превратился в галантного, самоотверженного мужчину. Он осыпал возлюбленную
подарками, всё время проводил с Луизой, и даже когда в 1661 году законная жена
короля ждала наследника, а мадемуазель Лавальер слёзно упрашивала его хранить
верность супруге до рождения ребёнка, король категорически ответил отказом. Он
не желал расставаться с обожаемой фавориткой.
Королева
была женщиной набожной, весьма недалёкой и всегда всем недовольной. Она никуда
не выходила, изредка показывалась на светских вечерах и иногда даже позволяла
забывать о себе на несколько месяцев. Зная о многочисленных любовных интригах
царствующего супруга, Мария-Терезия предпочитала не выяснять отношений с
Людовиком и не обращала внимания на его бесчисленные измены.
Счастью
Луизы и короля завидовали многие. Самые красивые женщины французского двора не
могли объяснить загадку «хромоножки». Одни приписывали ей колдовские таланты,
другие и вовсе придумывали непристойные объяснения. А бывшие фаворитки короля
ждали удобного случая, чтобы уколоть свою соперницу.
Случай
представился очень скоро. В Париж приехал бывший поклонник Луизы, когда-то
желавший жениться на ней, и потребовал у неё написанные им когда-то любовные
письма. Весть о сопернике дошла до самого короля, и он, разгневанный и
сжигаемый ревностью, в первый раз за долгие месяцы не пришёл к Луизе ночевать.
Бедная
женщина прождала любимого до утра, а на рассвете, решив, что он разлюбил её и
больше не желает видеть, направилась в ближайший монастырь. Там она молила Бога
простить её и обещала постричься в монахини, чтобы искупить непоправимый,
страшный грех — безумную любовь к королю. Она прорыдала до вечера и,
обессиленная, упав на каменный пол, потеряла сознание. Луиза не видела, как в
собор вбежал Людовик и у всех на глазах поднял посиневшую от холода девушку на
руки. Он унёс Луизу из монастыря, плакал, беспрестанно просил прошения.
Тогда
же король решил осуществить свою мечту — перестроить для возлюбленной
прекрасный дворец, получивший потом название Версаль. Два известнейших
французских архитектора Ленотр и Лебрен днём и ночью трудились над возведением
самой великолепной постройки Франции.
А
Луиза жила в затворничестве, всю зиму принимала у себя только короля, целыми
днями занятого на строительстве Версаля и приезжавшего в Париж, только чтобы
навестить любимую, носившую под сердцем его ребёнка.
Весной
1663 года мадемуазель Лавальер стала официальной фавориткой французского
монарха и переехала в Версаль. Король устраивал в честь неё балы и театральные
представления, желал развлечь Луизу, но та всё больше стыдилась своего
положения. Спустя год она родила вторую дочь.
В
начале 1666 года умерла мать Людовика. Король больше не стыдился своей пылкой
привязанности к фрейлине и не расставался с ней ни на минуту. Он подарил ей
титул герцогини Вожур, дал своё имя третьему ребёнку Луизы и не желал слушать
никаких разговоров о морали и приличиях. Он был любим и хотел любить так же
преданно и самозабвенно.
Однако
любвеобильный монарх не мог в окружении самых очаровательных женщин Франции
долго хранить верность своей возлюбленной хромоножке. Не прошло и трёх лет, как
свободный в нравах монарх привязался к ослепительно красивой и страстной
Атенаис де Монтеспан, которая быстро завладела сердцем Людовика и потребовала
официального статуса фаворитки. Говорили даже, что она приворожила короля
приворотным зельем, которое постоянно подсыпала в еду Людовика, и участвовала в
чёрных мессах, где во имя королевской любви зарезали не одну сотню младенцев.
Было ли это на самом деле — неизвестно, однако некогда нежный и любящий король
быстро превратился в циничного, развратного и жестокого любовника.
Король
поселил Атенаис в соседней с Луизой комнате и настоял на том, чтобы женщины
поддерживали тёплые и дружеские отношения. Фаворитки разыгрывали роли близких
подруг, вместе прогуливались по парку, обменивались любезностями, играли в
карты, а общий любовник пристально следил за их поведением.
В
марте 1669 года Атенаис родила от Людовика дочь, а через год сына, чем ещё
больше привязала короля к себе. С тех пор монарх редко бывал у Луизы,
хромоножка же старалась ничем не разозлить его, и без того всегда сердитого на
бедняжку.
Прошло
три года, и маркиза де Монтеспан родила ещё одну дочь. Людовик, не заботясь о
чувствах Луизы, заставил её стать крёстной матерью ребёнка. На следующее утро
фаворитка в отставке попыталась постричься в монахини. Однако настоятельница
наотрез отказалась принять женщину со скандальной репутацией, любовницу короля.
Она выгнала Луизу и велела никогда больше не являться на пороге обители.
24апреля
1674 года в Фонтенбло Луиза де Лавальер, герцогиня де Вожур и бывшая фаворитка
Людовика XIV, прощалась с французским двором. С королем, королевой,
придворными, Атенаис де Монтеспан — нынешней любовницей Людовика, и с мадам Скаррон,
вскоре ставшей известной всему миру под именем маркизы де Ментенон, с которой
король вступит в морганатический тайный брак. Давно уже Луиза не испытывала
такого чувства триумфа — давно уже не была так уверена в себе. Ни привычных
насмешек и змеиного шипения придворных, ни ядовитых колкостей блистательной
Атенаис, занявшей ее место в сердце и постели короля. В последние дни с ней
обращались с необыкновенным почтением, она не ловила на себе холодные и
равнодушные взгляды, а видела удивленное недоумение и невольное восхищение в
глазах своих недругов и мучителей. Все это придавало бывшей фаворитке не только
сил, но и гордости. Давно уже потерявшая свою нежную буколическую красоту,
сегодня она выглядела почти столь же юной и очаровательной, как в 1661 году,
когда король здесь же, в Фонтенбло, сделал ее своей любовницей. Грациозно
ступая, Луиза с высоко поднятой головой шла к супруге своего бывшего любовника.
Весь двор замер в предвкушении спектакля. Подле королевы герцогиня де Лавальер,
не опуская головы, встала на колени и, глядя Марии-Терезии прямо в глаза,
громко сказала: «Я так грешна перед вами. И поскольку я грешила публично, то и
раскаиваюсь в своих грехах и тех страданиях, которые вам причинила, тоже
публично». Королева от неожиданности замерла, испуганно оглядываясь в надежде,
что кто-нибудь поможет ей выйти из неловкого положения. Но потом она заплакала
и неуклюже махнула рукой, приказывая Луизе подняться. Но та еще долго
оставалась в этой унизительной позе.
Вечером
Луиза нанесла несколько визитов придворным. Она вела себя, как принцесса,
отбывающая к иностранному двору,
Возвращаться во дворец Луиза уже не
собиралась. Поселившись в небольшой деревушке, она каждое утро приходила к
монастырю и часами стояла на коленях на голой земле. Через два месяца строгая
настоятельница, видя отчаяние молодой женщины, впустила её на порог обители,
сердце её наконец смягчилось. Монахиня принесла Луизе чёрное платье, провела её
в тёмную келью и навсегда закрыла за ней дверь в мирскую жизнь. 2 июня 1675
года в возрасте тридцати лет мадемуазель Лавальер постриглась в монахини и
стала сестрой Луизой.
Сентиментальный
король впал в уныние, долго плакал, но обратно фаворитку не вернул, предпочёл
забыть её в объятиях пылких подруг и обожаемой красавицы Атенаис.
Детей
маркизы де Монтеспан отдали на воспитание овдовевшей аристократке Франсуазе де
Ментенон. Сдержанная, немногословная и религиозная мадам де Ментенон через
много лет волей судьбы стала женой короля. Что заставило стареющего Людовика
XIV пойти на такой шаг — тайна. Супруги прожили больше десяти лет в понимании и
любви.
В
конце жизни король запретил при своём дворе любые любовные интриги и измены,
излишнюю откровенность между мужчинами и непристойные выражения.
Луиза
де Лавальер находилась в монастыре долгих тридцать шесть лет и поражала
сестёр-монахинь выносливостью, терпением и самопожертвованием. Король ни разу
не навестил бывшую фаворитку. Лишь королева Мария-Терезия перед смертью
приехала однажды к бывшей сопернице и, уходя от неё, не смогла сдержать слёз.
Монахини
считали Луизу святой, и говорили, что когда она умерла в 1710 году, тело её
было окутано светящимся ореолом. Людовик пережил бывшую возлюбленную на пять
лет. Он умер 1 сентября 1715 года.
Тайна смерти Генриетты Английской
Начало лета 1670 г. выдалось знойным. В то воскресенье, 29 июня, перед террасой замка Сен-Клу жаркое марево подымалось над Сеной. Принц герцог Орлеанский, брат короля, обустроил этот замок так, чтобы «удивить Людовика XIV». Цель была достигнута – чудес здесь было создано действительно много.
Ближе к вечеру принцесса, отметившая тринадцатью днями раньше свое двадцатишестилетие, вошла в большой салон. Некоторые лица из свиты принцев находились там, прячась от жары. Принцесса пожаловалась на жару и попросила стакан своей любимой ледяной воды с цикорием. Через мгновение одна из придворных дам, мадам де Гордон, налила воду в чашку, которой пользовалась только принцесса, и подала ее. Принцесса пила с удовольствием. Но, едва кончив пить, она вдруг отвела руку в сторону, ее лицо исказила сильная боль, она воскликнула:
– Ах! Как колет в боку! Ах, какая боль! Я не могу этого вынести!
Она покраснела, потом побледнела, наконец простонала:
– Унесите меня, я не могу идти сама.
Генриетта Английская, герцогиня Орлеанская, дочь короля, сестра короля, невестка короля
Дамы устремились к ней, принцесса без сил повисла на их руках. Ей помогли добраться до комнаты; она шла «совсем сгорбившись», как вспоминали очевидцы. Ее раздели. Она издавала глухие стоны, по лицу ее текли крупные слезы. Мадам де Лафайет, ее подруга, ломала руки в отчаянии; то, что происходило с принцессой, было непостижимо. Ее уложили, но, казалось, боль от этого только удвоилась.
У постели появился поспешно вызванный господин Эспри – первый медик принца. С ученым видом, преисполненный собственной значимости, он утверждал, что «это колики». Принцесса встряхнула головой. Для нее «боль была немыслимая». Она говорила, что скоро умрет, посылала за священником. Принц, стоящий в ногах постели, никак не реагировал на происходящее. Он не знал, как вести себя, что говорить. Принцесса протянула к нему руки.
Казалось, принц был задет, по меньшей мере. Но он ничего не ответил. Присутствующие разразились рыданиями. Принцесса начала кричать, боль стала совершенно нестерпимой. Вдруг, между двумя криками, она четко проговорила:
– В воде, которую я пила, был яд; быть может, ошиблись бутылкой? Мне нужно противоядие: я чувствую, что отравлена.
В комнате воцарилась мертвая тишина. По-видимому, каждый уже осознал значение того, что принцесса только что сказала в полный голос. Мадам де Лафайет бросила взгляд на принца. Он казался бесстрастным. Понимая, что все ждут его слова, он, наконец, вымолвил, что нужно «дать эту воду собаке и послать за маслом и противоядием, чтобы успокоить принцессу».
«Я чувствую, что отравлена». Эта фраза Генриетты Английской, герцогини Орлеанской, дочери короля, сестры короля, невестки короля, поставила проблему, над которой историки бьются и по сей день. Действительно ли Генриетта Английская была отравлена? Если да, то зачем? И кем?
«Восхитительно красивая», «ангел кротости», «ее красота могла сравниться только с ее добротой»… Эти клише до сих пор выходят из-под пера тех, кто пишет о Генриетте Английской. Когда Боссю «нашумел» своей знаменитой надгробной речью: «Принцесса угасла! Принцесса умерла!» – он наделил принцессу такими качествами, что память о них сохранилась в веках.
Прежде всего Генриетту никак нельзя было назвать красивой. Высокая, чрезвычайно худая, одно плечо выше другого и, кроме всего прочего, круглая спина.
Детство принцессы было более несчастным, чем можно было бы предположить. Дочь Карла I Английского, она, как и другие члены королевской семьи, оказалась в изгнании после революции. Ребенком росла в Пале-Руаяле, в Париже, в стесненных условиях, близких к нищете. Мазарини был скуп и суров в обращении с этими изгнанниками, которые были явно лишними фигурами в его политической игре. Их ограничивали даже в дровах.
Из Англии пришло трагическое известие: Карл I обезглавлен. Долгие дни Минетта была в отчаянии. Положение изгнанников становилось все тяжелее: надо было срочно уезжать из Парижа, где в это время поднимала голову Фронда.
А потом случилось чудо: Кромвель умер, его сын Ричард отрекся от власти шесть месяцев спустя, и Англия призвала сына Карла I.
Принцесса-Золушка вновь оказалась в Лондоне, разделяя славу со своим братом Карлом II, обласканная – Англия оказалась у ее ног, – щедро осыпанная золотом и драгоценностями. Все-таки принадлежность к королевской семье приносит не только несчастья! В то же время в Париже интерес к ее особе столь же возрос, как и недавнее презрение.
Королева-мать Анна Австрийская мечтала о браке Генриетты с Людовиком XIV, который, впрочем, не разделял мнения матушки: он любил женщин в теле. Тогда Анна взялась за своего второго сына – Филиппа. Низкорослый, но самовлюбленный до смешного, он думал только о своих нарядах, кружевных жабо, разноцветных лентах, духах; целыми часами крутился перед зеркалом. Прихожие были полны его почитательницами.
Женитьба, по мнению Филиппа, была бременем, но бременем неизбежным, расплатой за его имя, за его кровь. Он согласился. Это странно, но Генриетта ему понравилась. Первое время после женитьбы принц, удивленный и восхищенный новыми ощущениями, «чувствовал себя, как в раю». Иллюзия длилась пятнадцать дней. После чего принц вернулся к своим любовницам.
Генриетта, не сумев удержать мужа, решила соблазнить весь двор. И преуспела в этом. Любовники проходили через ее жизнь, не будучи уверены, любила ли она их; Бекингем, Людовик XIV, Гиш, Роган, Монмут.
Во дворе, перемещенном королем из Сен-Жермена в Версаль и из Компьена в Фонтенбло, в этом средоточии сплетен, злословия, клеветы, вероломства, зависти, ненависти и предательства, могло ли статься так, чтобы у Генриетты не оказалось врагов? Худшим был шевалье де Лорен – фаворит Филиппа. Она люто ненавидела его. Завидовала ли она ему? Она стремилась получить власть над принцем, что ей часто не удавалось. В этом поединке шевалье – средоточие злости, наглости и хитрости – одерживал верх, причем почти всегда. Он открыто издевался над принцессой. Она же, обезумев от гнева и унижения, сумела добиться oт короля, чтобы тот удалил от двора ее «соперника».
При дворе поражались обилию тех милостей, в которых купалась принцесса. Удивление достигло предела, когда Людовик XIV облек ее поручением, касающимся Карла II. Франции был необходим союз с Англией, чтобы довести до победного конца войну с Голландией. Официально принцесса уехала, чтобы навестить своего брата. Вернувшись из Англии, она привезла с собой столь желанный подписанный договор. Триумф принцессы! Однако принц, державшийся в стороне от политических соглашений, был раздосадован, явно завидуя тому, что рукоплескания достались супруге, а не ему.
Генриетта никогда не отличалась хорошим здоровьем. Она часто кашляла, и эти приступы кашля, довольно сильные, беспокоили ее окружение. В этом отношении путешествие в Англию имело хорошие последствия. «Казалось, – говорила мадемуазель Монпансье, – она нашла в Англии отменное здоровье, настолько красивой и довольной казалась». После встречи с королем и когда принц выказал свою ярость, покинув комнату, принцесса отправилась к королеве. Внезапно – было ли это следствием досады? – она совершенно изменилась. Мадемуазель де Монпансье очень метко передала удивление тех, кто видел тогда принцессу: «Когда Генриетта вошла к королеве, она была, как одетая покойница, которую нарумянили, и когда ушла, все сказали: “У принцессы на лице печать смерти”».
На следующий день стояла изнуряющая жара. Принцесса, вернувшись в Сен-Клу, захотела искупаться в Сене. Вода реки в это время была светлой, прозрачной и, как говорили современники, «годной к питью для самого короля». Господин Ивелен – придворный врач Генриетты, воскликнул, что это сумасшествие. Он сделал все возможное, чтобы помешать принцессе осуществить задуманное. Медицина той эпохи отличалась гидрофобией. Принцесса пришла в ужас от такого принуждения: ведь до сих пор она делала все, что ей вздумается. Но когда она вышла из воды, то почувствовала себя очень плохо.
Еще через день, вечером, мадам де Лафайет приехала в Сен-Клу, чтобы провести несколько дней около принцессы, которую очень любила. Именно по просьбе принцессы мадам де Лафайет, будучи автором «Принцессы Клевской», написала, изменяя должным образом ситуации и персонажи, рассказ о романе принцессы с Гишем. Было десять часов вечера. Принцесса прогуливалась в саду.
– Вы, наверное, найдете, что я плохо выгляжу, я действительно плохо себя чувствую, – заявила принцесса своей подруге.
Светила луна, и обе дамы прогуливались до самой полуночи. Принцессы похожи на других женщин, им всегда есть что сказать своим подругам.
То была последняя задушевная беседа в жизни Генриетты Английской.
Назавтра было воскресенье, 29 июня 1670 г. Генриетта всегда вставала рано. В этот день она спустилась к принцу, пожелала ему доброго дня, потом отправилась к мадам де Лафайет. Принцесса сказала ей, что хорошо провела ночь, но проснулась в дурном настроении. Прослушав мессу, вернулась в свою спальню с мадам де Лафайет.
«Принцесса, – рассказывает мадам де Лафайет, – отправилась посмотреть на то, как замечательный английский художник пишет портрет ее дочери, затем заговорила со мной и мадам де Эпернон о своей поездке в Англию и о своем брате-короле. Этот разговор, который ей нравился, кажется, вернул к ней способность радоваться. Подали ужинать; она ела как обычно, после ужина отдыхала на подушках, что делала довольно часто, когда была свободна: принцесса попросила меня расположиться подле нее так, что ее голова лежала у меня на плече. Она уснула». В это время английский художник покинул маленькую принцессу и принялся за портрет принца. Во время сна лицо Генриетты исказилось так сильно, что мадам де Лафайет содрогнулась от ужаса.
Проснувшись, принцесса с раздражением потянулась, потом встала. Она так изменилась в лице, что даже сам принц, который вообще мало интересовался тем, что происходило с его женой, был поражен такой переменой и сказал об этом мадам де Лафайет. Принцесса заставила себя выйти в салон. Там пожаловалась Буафрану, одному из присутствующих придворных, на боль в боку. Именно тогда она попросила мадам де Гамаш послать за водой с цикорием.
То, что последовало за этим, уже известно.
После того как принцесса воскликнула, что ее отравили, мадам Деборд, ее первая горничная, почувствовала на себе прямое или косвенное обвинение, стала утверждать, что она сама приготовила полу с цикорием: если кто-нибудь и отравил питье, то, во всяком случае, не она. Мадам Деборд выпила большую чашку той же самой воды и не почувствовала никакого недомогания. Принцесса продолжала громко требовать противоядия. Сен-Фуа, первый лакей принца, принес ей змеиный порошок – его считали эффективным при отравлениях. Генриетта приняла его. Она впала в оцепенение. Свита зааплодировала, приняв это за улучшение.
– Не заблуждайтесь, – вздохнула она. – Моя боль ужасна, но у меня нет больше сил кричать, эта боль не оставляет мне никакой надежды.
Появился кюре Сен-Клу. Он быстро исповедовал Генриетту. Затем доложили о двух других врачах: Ивелене, прибывшем из Парижа, и Валло, первом враче короля, приехавшем из Версаля. Принцесса питала большое доверие к Ивелену. Она повторила ему, что была отравлена, и настояла, чтобы ее лечили именно от этого. Ивелен проконсультировался с Эспри и Валло. Консилиум пришел к выводу, что беспокоиться не надо.
Боли не прекращались. Два часа прошло в ожидании результатов лечения. Безуспешно.
Король, королева и мадемуазель де Монпансье приехали из Версаля. Король собрал медицинский совет. За два часа до этого врачи клялись, что принцессе ничего не угрожает. Теперь же они не менее авторитетно стали утверждать, что принцесса обречена. Король настаивал на том, чтобы ей оказали помощь. Ему ответили, что уже ничто не может спасти ее. Король приблизился к постели принцессы. Он казался сильно раздраженным.
– Я не врач, – сказал он, – но я предложил им тридцать различных лекарств; они же ответили, что нужно подождать.
– Ваше величество теряет свою самую верную подданную, которая когда-либо у него была и будет, – произнесла Генриетта.
Он ответил, что она не находится в такой уж большой опасности, но он поражен ее потрясающей стойкостью.
– Вы хорошо знаете, – ответила она, – что я никогда не боялась смерти, я боялась только одного – потерять ваше расположение.
Он заплакал.
– Не плачьте, – сказала она тихо. – Первое известие, которое вы получите завтра, – будет известием о моей смерти.
Он удалился, заливаясь слезами.
В ожидании господина Боссю, который все не приезжал, послали, по просьбе принцессы, за Фейе, канонником Сен-Клу.
После того как ушел Фейе, Генриетта приняла посла Англии, потом велела начинать обряд соборования. Принц присутствовал при этом, а потом отправился к себе. Принцесса с удивлением заметила, что он ушел.
– Я его больше не увижу?
За ним послали. Супруги попрощались. К счастью, принцу удалось в этот момент пустить слезу, после чего он с облегчением удалился. Больше он принцессу живой не видел.
Боссю появился как раз вовремя для того, чтобы начать последние молитвы. Он дал Генриетте распятие, которое она порывисто поцеловала, задержав его на своих губах. Силы покидали ее, она уронила распятие. В тот же миг, как вспоминает мадам де Лафайет, она потеряла «дар речи и жизнь». Агония была очень быстрой: после двух-трех небольших судорог она умерла в половине третьего утра, через девять часов после того, как почувствовала недомогание.
Так была ли Генриетта Английская отравлена?
Что касается господина де Монтегю, посла Англии, то он в этом не сомневался. Он писал: «Если принцесса была отравлена, а этого мнения придерживается большинство, то вся Франция смотрит на шевалье де Лорена как на отравителя».
Шевалье де Лорен? Но разве после заключения в замке Иф он не был отправлен в ссылку? Без сомнения. Но при дворе стала известна странная история, которую рассказывал благородный герцог де Сен-Симон.
Маркиз д’Эффин, первый оруженосец принца, «был человеком большого ума, но без души и, кроме того, исключительный злодей». Ни для кого не было секретом, что его связывали тесные узы с шевалье де Лореном. Другой друг шевалье, граф де Бюврон, был приведен в отчаяние ссылкой шевалье. Он и д’Эффин связывали много своих надежд с влиянием, которое шевалье оказывал на принца. И не было ничего другого, что могло бы им досадить так же, как решение короля о выдворении Лорена за пределы страны. Можно ли было переубедить Людовика? Конечно нет, ведь принцесса пользовалась расположением короля. А после визита принцессы в Англию расположение достигло своей наивысшей точки. Из всего этого следовал логический вывод: надо избавиться от принцессы. Об этом и сообщили шевалье де Лорену, который «развеивал свою досаду в Италии и в Риме». Дадим слово Сен-Симону: «Я не знаю, кто из троих подумал об этом первый, но шевалье де Лорен прислал своим двум друзьям надежный яд с нарочным, который сам, вероятно, не знал, что вез».
Сен-Симон утверждает, что маркиз д’Эффин проник 29 июня 1670 г. к принцессе, нашел в передней шкаф, где стоял фарфоровый или фаянсовый сосуд с водой и цикорием, кроме того, там находился еще один сосуд с простой водой, «чтобы разбавлять воду с цикорием в том случае, если она покажется принцессе слишком горькой». В помещении никого не было. Д’Эффии бросил яд в воду с цикорием. В этот момент он услышал шаги и схватился за сосуд с простой водой. Внезапно появившийся лакей спросил у маркиза, что он делает. «Д’Эффин, которого вообще трудно было чем-либо озадачить, сказал ему, что он страдает от жажды, и, зная, что в шкафу находится вода, он не смог удержаться от соблазна утолить жажду. При этом он показал лакею сосуд с водой. Лакей ворчал; маркиз, в свою очередь, успокаивал его и рассыпался в извинениях, болтая “легким придворным слогом”. Не буду говорить о том, что последовало через час, поскольку это и так наделало много шума в Европе».
Странный рассказ. Но Сен-Симон этим не ограничивается. Он говорит, что, по-видимому, лакей оказался болтлив, и эти предположения достигли ушей короля. 30 июня, в три часа утра, король послал за Бриссаком – командиром гвардейцев – и приказал ему привести к нему добровольно или силой г-на Пюрнона, первого дворецкого принцессы. На рассвете Пюрнон предстал перед Людовиком XIV. «Тогда король, приняв грозный вид, сказал Пюрнону, предварительно оглядев его с головы до ног:
– Мой друг, послушайте меня хорошенько. Если вы сознаетесь во всем и расскажете мне все, что я хочу узнать от вас, я прощу вас и даже никогда не буду вспоминать об этом; но берегитесь, если хоть малейшая подробность останется утаенной, ибо в этом случае вы не выйдете отсюда живым. Принцесса была отравлена?
– Да, ваше величество, – ответил тот.
– А кто ее отравил? – спросил король. – И как это было сделано?
Дворецкий ответил, что отравителем был шевалье де Лорен, который прислал яд Бюврону и д’Эффину, а затем поведал королю то, о чем я уже рассказывал. Тогда король повторил все, что касалось помилования и угрозы смерти, и спросил:
– Мой брат знал об этом?
– Нет, ваше величество, никто из нас троих не был настолько глуп, чтобы сказать ему это, он не умеет держать секретов.
Король позвал Бриссака и приказал ему увести этого человека и сразу же отпустить его на свободу. Именно этот человек через много лет рассказал обо всем г-ну Жоли де Флюри, генеральному прокурору парламента, откуда я и знаю эту историю».
Перед нами рассказ, в котором содержится однозначная трактовка этой загадочной истории. Написан он второй женой принца – знаменитой принцессой Палаши. Она писала в 1716 г. своей тете, Софии Ганноверской: «Принцесса охотилась на шевалье де Лорена и преуспела в этом, но он не остался в долгу. Он прислал из Италии яд с провансальским дворянином Морелем, награжденным впоследствии должностью первого дворецкого. После того как этот Морель меня ограбил, он продал свою должность за высокую цену, Морель был умен и циничен, как дьявол, не признавал ни законов, ни веры. Даже в свой смертный час он не хотел и слышать о Боге и сказал о самом себе: “Оставьте этот труп, в нем нет больше ничего хорошего”. Он крал, лгал, сквернословил, распутничал и богохульствовал. Торговал мальчиками, как лошадьми, а торговые сделки заключал в партере Оперы».
Луи Астье, наиболее терпеливый исследователь, воссоздал историю этого Мореля; он был сыном одного из самых богатых людей Прованса – Пьера де Мореля, который обладал в 1672 г. 2 039 145 ливрами, что составляет около тридцати миллионов современных франков или три миллиона старых франков. Его даже прозвали Крезом из Прованса. Сын этого богача Антуан в 1673 г. купил должность первого дворецкого принцессы. Он занимал этот пост до 1676 г. Астье полагает: тот факт, что принц назначил его на эту должность, опровергает утверждения Сен-Симона. Но это не совсем верно: можно предположить, что принц хотел таким образом вознаградить одного из отравителей, которые избавили его от принцессы…
Все это нисколько не смущает сторонников естественной смерти. Они видят в рассказах Сен-Симона, принцессы де ла Палатин или Аржансона простые сплетни или россказни, и напоминают о том, что окружение Генриетты было давно огорчено состоянием здоровья принцессы. На протяжении более чем трех лет принцесса страдала от колик в боку и иногда падала в обморок от боли. Упоминается ее «помертвевшее лицо» по возвращении из Англии, ее собственные слова, сказанные мадам де Лафайет, что она себя плохо чувствует, и у нее будто огонь горит внутри; для того чтобы погасить его, она искупалась в реке, от чего ее отговаривали. Вспоминают также, что 29 июня, когда она прилегла отдохнуть, мадам де Лафайет была поражена изменившимися чертами ее лица. Говорят, в частности (об этом есть сведения в блестящем исследовании Эмиля Анрио), что принцесса жаловалась на боль в боку до того, как она выпила воду с цикорием, которую и попросила как раз для того, чтобы снять эту боль. Вспоминают еще и то, что через три года после смерти Генриетты король вернул свое былое расположение шевалье де Лорену. Принц чуть не умер от радости. Шевалье де Лорен был прекрасно принят при дворе и благодаря этому сколотил неслыханное состояние. Можно предположить, что Людовик XIV закрыл глаза на убийство, чтобы избежать скандала, который разразился бы с помощью его брата в случае открытого процесса. «Но во что невозможно поверить – это в то, что король, человек глубоко порядочный, всегда требовательно и взыскательно относящийся и к делам своим, и к молве о них, терпел бы рядом с собой такого отвратительного человека, как шевалье де Лорен, если бы считал его убийцей и, более того, оказывал бы ему знаки своего особого расположения», – пишет Эмиль Анрио.
Сторонники версии отравления торопятся возразить, что король, исходя из государственных интересов, прощал таких предателей, как принц Конде, и терпел при дворе соучастников очевидных отравлений, – как, например, его собственная любовница Атенанс де Монтеспан, – близкую знакомую зловещей колдуньи Вуазен. Доводы сторонников версии естественной смерти: недомогания, возникающие у принцессы на протяжении трех лет, свидетельствуют о серьезном заболевании желудочно-кишечного тракта. Кстати, при вскрытии было обнаружено небольшое отверстие в желудке – доказательство существования язвы желудка, прободение которой, вызванное потреблением холодной воды, определило возникновение острого перитонита.
Спор окончен? Ничего подобного.
Отверстие в желудке, о котором упоминалось в заключении хирургов и врачей, кажется, имеет происхождение абсолютно случайное. В заключении врачей констатировано, что, в отличие от других органов, желудок принцессы был совершенно здоровым. «Я не нашел, – писал Боше, – никаких повреждений, хотя тщательно обследовал желудок; только одно маленькое отверстие посередине передней части желудка, которое возникло по недосмотру хирурга, прорезавшего это отверстие, при тщательном обследовании которого я не обнаружил ни других язв, ни раздражения, ни черноты, ни уплотнений, ни пятен, ни каких-либо повреждений другого рода». Тот же Боше открыто порицает «хирурга, который плохо выполнил свою задачу». Надо сказать, что знаменитый хирург Феликс, желая обеспечить достойный дебют своему сыну, пошедшему по его стопам, доверил ему эту почетную задачу. Надо также отметить, что Феликсу-сыну в это время едва исполнилось 17 лет: это было его первое вскрытие, он был взволнован, и рука его дрожала. Валло находился как раз рядом и заметил это. Бурдело отмечает в свою очередь: «Во время вскрытия он случайно проделал отверстие кончиком ножниц в верхней части… Хирург сказал, что сделал это по недосмотру, и г-н Валло видел, как это произошло».
Что же из этого следует?
Благоразумнее всего примкнуть к логическому силлогизму, предложенному мадам Клод Дерблей: «Утверждать, что смерть была естественной, невозможно, но утверждать, что это было отравление, не менее невозможно». Безусловно, принцесса была слабого здоровья и могла умереть молодой. Но кто поручится за то, что боли последних лет не были усугублены ядом медленного действия, замененным в последний момент на быстродействующий яд? «Принцесса была сильно измождена и, без сомнения, могла умереть, но все произошло так быстро, что было очевидно: естественные процессы ускорили». Трудно также сбросить со счетов свидетельства Сен-Симона и де ла Палатин.
Что касается меня, то я более склонен верить в отравление. Но никто никогда не представит тому доказательств. Годы сделали свое дело. Прах возможных отравителей и возможной жертвы смешался в пыли времени.
(По материалам А. Деко)
Как вы уже знаете, гомосексуальные склонности обнаруживал и французский Людовик XIII, и его любовник здорово над ним взял власть, а королева Анна Австрийская сильно терпела эту порочность у мужа: она двадцать с лишним лет не могла забеременеть. Английские Вильгельм II и Вильгельм III и Ричард I были бисексуальны.
К гомосексуалистам причисляют и Сен-Симона, и министра французского короля Франциска I, и любовника Дианы Пуатье, которая была также самой могущественной любовницей Генриха II, герцога Бриссака. Про него придворные говорили: «Он имел зараз склонность к двум противоположным удовольствиям» .
Пугающую холодность по отношению к молодым женщинам обнаруживал в юности и Людовик XV. Увлечение его мальчиками стало настолько серьезным, что советники короля собрали искомых красивых мальчиков и отправили их в ссылку. Когда юный Людовик XV спросил, за что их сослали, ему ответили, что «они ломали ограды». Это стало условным паролем в Версале. «Ломать ограды» - значит, заниматься гомосексуализмом. Ну, порочные влечения этого короля были задушены в зародыше и дальнейшего распространения не получили. Но иначе обстояло с отцом регента Людовика XV Филиппом Орлеанским, родным братом Людовика XIV. Этого по каким-то своим политическим соображениям кардинал Мазарини просто сделал гомосексуалистом, обнаружив у того порочные наклонности. С самого детства у королевича прививали сознание ущербности женского пола. Самого его одевали в женские платьица, в головку вплетали роскошные банты, в ушках он носил сережки, а играть ему позволяли с красивым мальчиком, переодетым девочкой. И вот под влиянием такого воспитания гомосексуализм Филиппа Орлеанского развился, конечно, в такую форму, когда женщины ему стали безразличны, а мужчины очень даже нет. Первая его жена Генриетта Английская, дочь Карла I Английского, здорово мучилась от этой ущербности своего супруга. Ее и отравил-то любовник мужа. Вторая, некрасивая и даже уродливая принцесса Палатинская, родившая мужу с большим трудом сына, ставшего регентом Людовика XV тоже под именем Филиппа Орлеанского, не только мучилась от сексуальных практик мужа, но и открыто выражала свое возмущение, говоря: «Ох, если бы вы знали, как невыносимо жить с извращенцем». Но извращенность Филиппа Орлеанского принимала зловещие формы диких оргий, когда вовсю издевались над женщинами, преимущественно бедными парижскими проститутками. Чего только не выделывал с ними вместе со своими дружками Филипп Орлеанский: и свечи-то зажженные они им в задние проходы вкладывали, и петарды какие-то под их креслами взрывали, и прочие бесчинства, словно мстя этим бедным существам за то, что они родились женщинами. Брат Людовик XIV, могущественный король, сквозь пальцы смотрел на эти «шалости» своего младшего брата, наверное, потому, что не видеть ничего и ни о чем не слышать было удобно королю, не допускавшему даже мысли, что в обожествляемом Версале подобное возможно. Но полностью прикрыть «шалости» Филиппа Орлеанского не удалось, поскольку уж очень шумной стала история любовного треугольника между Филиппом Орлеанским, его женой Генриеттой Английской и любовником Филиппа красавцем Гуччо.
И вот этот Гуччо, неописуемый красавец с изысканными и вежливыми манерами, но дерзким, а даже вызывающим взглядом, вдруг меняет свои любовные наклонности. Знаете, как это часто у бисексуальных гомосексуалистов бывает: сегодня они с другом, завтра с подружкой, с кем более приятнее, пожалуй, и сами не в состоянии разобраться. Словом, этот красавец Гуччо влюбляется в супругу своего гомосексуального сотоварища Филиппа Орлеанского, Генриетту Английскую, мать которой - это жена обезглавленного Карла I Стюарта. А она, хотя и молоденькая и воспитанная в строгих монастырских правилах (мать ее во французских монастырях остаток жизни провела), сначала смотрела абсолютно сквозь пальцы на любовную связь своего супруга с князем Гуччо. Ей даже это было на руку, поскольку она тогда могла беспрепятственно флиртовать с королем, Людовиком XIV. У того глаза фиалковые, у нее черные, и вот по принципу взаимного притяжения они почувствовали симпатию друг к другу. Конечно, до никакой сексуальной связи не дошло еще, пока они только совместно в Сене купаются и на прогулки верхом ездят. И вот постепенно, когда симпатия к своей свояченице могла перерасти в любовное увлечение, вмешивается мать короля Анна Австрийская и строго прочитывает ему нотацию о неуместности такого поведения, при котором его брат Филипп Орлеанский мрачный от ревности ходит. Король, чтобы усыпить подозрения матери и брата, решает выбрать среди фрейлин Генриетты безразлично какую фрейлину как ширму, делая вид, что в нее влюблен. Генриетта Английская, у которой флирт в крови королевской раньше ее родился, и неизвестно от кого, поскольку матушка и батюшка целомудрием славились, охотно с этим соглашается. И вот они выбирают не очень красивую, а так себе придворную даму Луизу Ла Вальер для «ширмы». И что была она действительно так себе, ничего особенного, нам об этом многие хроникеры и историки сообщают, а мы вам об этом уже сообщали.
И вот король влюбился в Луизу молодой, юношеской, горячей любовью, и никакие Генриетты Английские ему уже не нужны. Он надышаться на свою «хромоножку» не может. Генриетта, конечно, почувствовала себя уязвленной и с носом оставленной, но чтобы уж не совсем быть с носом, решила отбить у собственного мужа его любовника красавца Гуччо. И вот она, как настоящая кокетка, мобилизовывает все свои женские хитрости и прелести, чтобы того перетянуть на свою сторону и здорово в себя влюбить. Это ей замечательно удалось. Гуччо влюбился навсегда и прочно! До самой смерти Генриетты он будет дарить ее любовным чувством, несмотря на все препятствия и неудовольствия королевского двора и самого короля. Его жизнь станет сплошным приключением, и мы не удивимся, если где-то появятся или уже появились авантюрные романы с центральным героем князем Гуччо. Уж больно занимательный сюжет для авантюрного романа из его жизни рождается. Сейчас Гуччо занят тем, что засыпает любовными посланиями обожаемую Генриетту Английскую, жену своего любовника. Та, прочитав очередное послание, насладившись им, отдает от греха подальше придворной даме Монталес, и та хранит эти письма в специальной шкатулке. Филипп Орлеанский заметил, конечно, эти недвузначные взгляды своего бывшего любовника на его жену. По Лувру разъяренным зверем бегает, косые взгляды на своего экс-любовника бросая. И готовится изжить его с белого света. А Гуччо, отчаянный малый, ищет любой повод, чтобы тет-а-тет с Генриеттой остаться. Он даже может переодеться в женское платье и предостеречь ее где-нибудь в темном коридоре, чтобы ручку пожать или в лучшем случае эту ручку поцеловать. Но, конечно, горячий молодой темперамент требует более сильного и полного, то есть полового, чувства. Его шестнадцатилетняя жена беременной, как сонная сомнамбула, ходит, он на нее внимания не обращает, он занят своей любовью к Генриетте Английской. И вот в отместку, или, может быть, не только в отместку, но Филипп Орлеанский постоянно свою жену делает беременной. Вечно она или рожает, или с животиком ходит, что для чувства Гуччо абсолютно не помеха. Однажды он забрался в ее спальню чуть ли не на другой день после ее тяжелых родов. Мы лично считаем, дорогой читатель, что беременность должна умалять любовные чувства, но только не в эпоху Людовика XIV. В эту эпоху фаворитки и жены в большей своей части жизни беременными ходили, и любовникам это отнюдь не мешало в их горячих любовных чувствах.
Маргарита Наваррская.
Словом, Генриетте Английской ее роды и беременность отнюдь не мешали и не умаляли ее чувства к Гуччо, и вообще вся эта игра с женским переодеванием своего любовника, его пламенными посланиями ей очень даже нравится! Тогда один из придворных, некий Вардес, вдруг пожелал сам занять место Гуччо и стать любовником Генриетты Английской. В таких случаях лучший способ устранить соперника - сообщить о преступных чувствах того куда следует, и Вардес едет к отцу Гуччо и сообщает тому о великой опасности для королевства французского и готовящемся скандале, если раскроется на королевском дворе связь его сына с Генриеттой Английской. Отец в ужасе и страхе за будущее своего сына, который сам в петлю лезет, умоляет короля услать сына куда подальше в армию, руководить войсками, и король, ни о чем еще не догадываясь и считая, что сия просьба исходит от самого Гуччо, отсылает его на войну.
