Оригинал взят у karhu53 в
Предатели-полицаи в годы Великой Отечественной войны
В некоторых исторических исследованиях утверждается, что на стороне Гитлера в период Второй мировой войны сражалось до 1 миллиона граждан СССР. Цифру эту вполне можно оспорить в сторону понижения, но очевидно, что в процентном отношении большую часть этих предателей составляли не бойцы власовской Русской Освободительной армии (РОА) или разного рода эсэсовских национальных легионов, а местные охранные подразделения, представителей которых называли полицаями.
ВСЛЕД ЗА ВЕРМАХТОМ
Они появлялись вслед за оккупантами. Солдаты вермахта, захватив тот или иной советский поселок, под горячую руку расстреливали всех не успевших спрятаться от незваных пришельцев: евреев, партийных и советских работников, членов семей командиров Красной армии.
Сделав свое гнусное дело, солдаты в серых мундирах отправлялись дальше на восток. А поддерживать «новый порядок» на оккупированной территории оставались вспомогательные части и немецкая военная полиция. Естественно, немцы не знали местных реалий и плохо ориентировались в происходящем на контролируемой ими территории.
Белорусские полицаи
Для того чтобы успешно выполнять возложенные на них обязанности, оккупантам требовались помощники из местного населения. И таковые нашлись. Немецкая администрация на захваченных территориях начала формировать так называемую «Вспомогательную полицию».
Что же представляла собой эта структура?
Итак, Вспомогательная полиция (Hilfspolizei) создавалась немецкой оккупационной администрацией на оккупированных территориях из лиц, считавшихся сторонниками новой власти. Соответствующие подразделения не являлись самостоятельными и подчинялись немецким полицейским управлениям. Местные администрации (городские и сельские управы) занимались лишь чисто административной работой, связанной с функционированием отрядов полицаев - их формированием, выплатой жалованья, доведением до их сведения распоряжений немецкой власти и т. п.
Термин «вспомогательная» подчеркивал несамостоятельность полиции по отношению к немцам. Не имелось даже единообразного названия - помимо Hilfspolizei, использовались и такие, как «местная милиция», «охранная полиция», «служба порядка», «самозащита».
Унифицированное обмундирование для членов вспомогательной полиции не предусматривалось. Как правило, полицаи носили повязки с надписью Polizei, форма же их была произвольной (например, они могли носить советскую военную форму со снятыми знаками различия).
Полиция, набранная из граждан СССР, составляла без малого около 30% от всех местных коллаборационистов. Полицаи были одними из самых презираемых нашим народом типом коллаборационистов. И на это имелись достаточно веские причины...
В феврале 1943 года численность полицаев на территории, оккупированной немцами, достигла примерно 70 тысяч человек.
ТИПАЖИ ПРЕДАТЕЛЕЙ
Из кого чаще всего формировалась эта «вспомогательная полиция»? В нее шли представители, условно говоря, пяти разных по своим целям и взглядам категорий населения.
Первая - это так называемые «идейные» противники советской власти. Среди них преобладали бывшие белогвардейцы и уголовники, осужденные по так называемым политическим статьям тогдашнего УК. Приход немцев они воспринимали, как возможность отомстить «комиссарам и большевикам» за прошлые обиды.
Украинские и прибалтийские националисты к тому же получили возможность вдоволь поубивать «клятых москалей и жидов».
Вторая категория - это те, кто при любом политическом режиме старается остаться на плаву, получить власть и возможность вдоволь пограбить и поиздеваться над своими же соотечественниками. Нередко и представители первой категории не отрицали, что подались в полицаи для того, чтобы совместить мотив мести с возможностью набить карманы чужим добром.
Вот, например, фрагмент из показаний полицая Огрызкина, данных им представителям советских карательных органов в 1944 году в Бобруйске:
«На сотрудничество с немцами я пошел потому, что считал себя обиженным советской властью. До революции у моей семьи было много имущества и мастерская, которая приносила неплохой доход. <...> Я думал, что немцы как культурная европейская нация, хотят освободить Россию от большевизма и вернуть старые порядки. Поэтому принял предложение вступить в полицию.
<...> В полиции были наиболее высокие оклады и хороший паек, кроме того, была возможность использовать свое служебное положение для личного обогащения...»
В качестве иллюстрации приведем еще один документ - фрагмент показаний полицая Грунского во время суда над изменниками Родины в Смоленске (осень 1944 года).
«...Добровольно согласившись сотрудничать с немцами, я просто хотел выжить. Каждый день в лагере умирало по пятьдесят - сто человек. Стать добровольным помощником было единственным способом выжить. Тех, кто выразил желание сотрудничать, сразу же отделяли от общей массы военнопленных. Начинали нормально кормить и переодевали в свежую советскую форму, но с немецкими нашивками и обязательной повязкой на плече...»
Надо сказать, что сами полицаи прекрасно понимали, что жизнь их зависит от положения на фронте, и старались пользоваться любой возможностью, для того чтобы вволю выпить, закусить, потискать местных вдовушек и пограбить.
Во время одного из застолий заместитель начальника полиции Сапычской волости Погарского района Брянской области Иван Раскин произнес тост, от которого, по свидетельству очевидцев этой попойки, у присутствующих полезли на лоб глаза от удивления: «Мы знаем, что нас народ ненавидит, что он ждет прихода Красной армии. Так давайте спешить жить, пейте, гуляйте, наслаждайтесь жизнью сегодня, так как завтра все равно нам поотрывают головы».
«ВЕРНЫЙ, ХРАБРЫЙ, ПОСЛУШНЫЙ»
Среди полицаев существовала и особая группа тех, кого особенно люто ненавидели жители оккупированных советских территорий. Речь идет о сотрудниках так называемых охранных батальонов. Вот у них-то руки были по локоть в крови! На счету карателей из этих батальонов сотни тысяч загубленных человеческих жизней.
Для справки следует пояснить, что особыми подразделениями полиции являлись так называемые шуцманшафты (нем. Schutzmann-schaft - охранная команда, сокр. Schuma) - карательные батальоны, действовавшие под командованием немцев и вместе с другими немецкими частями. Члены шуцман-шафтов носили немецкую военную форму, но с особыми знаками различия: на головном уборе свастика в лавровом венке, на левом рукаве свастика в лавровом венке с девизом по-немецки «Тгеи Tapfer Gehorsam» - «Верный, храбрый, послушный».
Полицаи за работой палачей
Каждый батальон по штату должен был иметь пятьсот человек, включая девятерых немцев. В общей сложности, было сформировано одиннадцать белорусских батальонов Schuma, один артдивизион, один кавалерийский хкадрон Schuma. На конец февраля 1944 года в этих частях находилось 2167 человек.
Украинских батальонов полиции Schuma было создано больше: пятьдесят два в Киеве, двенадцать на территории Западной Украины и два в Черниговской области, общей численностью 35 тысяч человек. Русских батальонов создано не было вовсе, хотя русские предатели служили в батальонах Schuma других национальностей.
Чем же занимались полицаи из карательных отрядов? А тем же, чем обычно занимаются все палачи, - убийствами, убийствами и еще раз убийствами. Причем убивали полицаи всех подряд, невзирая на пол и возраст.
Вот типичный пример. В Белой Церкви неподалеку от Киева орудовала «зондеркоманда 4-а» штандартенфюрера СС Пауля Бломбеля. Рвы были заполнены евреями - мертвыми мужчинами и женщинами, но только с 14 лет, детей не убивали. Наконец, достреляв последних взрослых, после препирательств сотрудники зондеркоманды уничтожили всех, кому было больше семи лет.
В живых осталось только около 90 малолетних детей в возрасте от нескольких месяцев до пяти, шести или семи лет. Таких маленьких детей даже немецкие видавшие виды палачи не могли уничтожить... И вовсе не из жалости - они просто боялись нервного срыва и последующих психических расстройств. Тогда было решено: пусть еврейских детишек уничтожат немецкие холуи - местные украинские полицаи.
Из воспоминаний очевидца, немца из этой украинской Schuma:
«Солдаты вермахта уже выкопали могилу. Детей везли туда на тракторе. Техническая сторона дела меня не касалась. Украинцы стояли вокруг и дрожали. Детей выгрузили с трактора. Их поставили на край могилы - когда украинцы начали в них стрелять, дети падали туда. Раненые тоже падали в могилу. Это зрелище я не забуду до конца жизни. Оно все время у меня перед глазами. Особенно запомнилась мне маленькая белокурая девочка, взявшая меня за руку. Потом ее тоже застрелили».
ДУШЕГУБЫ НА «ГАСТРОЛЯХ»
Впрочем, каратели из украинских карательных батальонов «отличились» и на выезде. Мало кто знает, что печально известную белорусскую деревню Хатынь уничтожили со всеми ее жителями не немцы, а украинские полицаи из 118-го полицейского батальона.
Создана эта карательная часть была в июне 1942 года в Киеве из числа бывших членов Киевского и Буковинского куреней Организации украинских националистов (ОУН). Практически весь ее личный состав оказался укомплектован бывшими командирами или рядовыми Красной армии, попавшими в плен в первые месяцы войны.
Еще до зачисления в ряды батальона все его будущие бойцы согласились служить фашистам и пройти военную подготовку на территории Германии. Начальником штаба батальона был назначен Васюра, который практически единолично руководил частью во всех карательных операциях.
После завершения формирования 118-й полицейский батальон сначала «отличился» в глазах оккупантов, принимая активное участие в массовых расстрелах в Киеве, в печально известном Бабьем Яру.
Григорий Васюра - палач Хатыни (фото сделано незадолго перед расстрелом по приговору суда)
22 марта 1943 года 118-й батальон охранной полиции вошел в деревню Хатынь и окружил ее. Все население деревни от мала до велика - стариков, женщин, детей - выгнали из домов и загнали в колхозный сарай.
Прикладами автоматов поднимали с постели больных, стариков, не щадили женщин с маленькими и грудными детьми.
Когда всех людей собрали в сарае, каратели заперли двери, обложили сарай соломой, облили бензином и подожгли. Деревянный сарай быстро загорелся. Под напором десятков человеческих тел не выдержали и рухнули двери.
В горящей одежде, охваченные ужасом, задыхаясь, люди бросились бежать, но тех, кто вырывался из пламени, расстреливали из пулеметов. В огне сгорели 149 жителей деревни, из них 75 детей младше шестнадцати лет. Сама деревня оказалась полностью уничтожена.
Начальником штаба 118-го батальона охранной полиции был Григорий Васюра, который единолично руководил батальоном и его действиями.
Интересна дальнейшая судьба хатынского палача. Когда 118-й батальон был разгромлен, Васюра продолжил службу в 14-й гренадерской дивизии СС «Галичина», а уже в самом конце войны -в 76-м пехотном полку, который был разбит во Франции. После войны в фильтрационном лагере ему удалось замести свои следы.
Только в 1952 году за сотрудничество с фашистами во время войны трибунал Киевского военного округа приговорил Васюру к 25 годам лишения свободы. В то время о его карательной деятельности ничего еще не было известно.
17 сентября 1955 года Президиум Верховного Совета СССР принял указ «Про амнистию советских граждан, которые сотрудничали с оккупантами во время войны 1941,-1945 годов», и Васюра вышел на свободу. Вернулся он к себе на родную Черкасчину. Сотрудники КГБ все-таки нашли и снова арестовали преступника.
К тому времени он был уже ни много ни мало заместителем директора одного из больших совхозов под Киевом. Васюра очень любил выступать перед пионерами, представляясь как ветеран Великой Отечественной войны, фронтовик-связист. Он даже считался почетным курсантом в одном из военных училищ Киева.
С ноября по декабрь 1986 года в Минске проходил судебный процесс над Григорием Васюрой. Четырнадцать томов дела N9 104 отразили множество конкретных фактов кровавой деятельности нацистского карателя. Решением военного трибунала Белорусского военного округа Васюра был признан виновным во всех инкриминируемых ему преступлениях и приговорен к тогдашней высшей мере наказания - расстрелу.
Во время суда было установлено, что им лично было уничтожено более 360 мирных женщин, стариков, детей. Палач обратился с прошением о помиловании, где, в частности, писал: «Прошу дать возможность мне, больному старику, дожить жизнь со своей семьей на свободе».
В конце 1986 года приговор был приведен в исполнение.
ИСКУПИВШИЕ
После поражения немцев под Сталинградом многие из тех, кто «верно и послушно» служил оккупантам, начали задумываться о своем будущем. Начался обратный процесс: не запятнавшие себя массовыми убийствами полицаи стали уходить в партизанские отряды, прихватив с собой табельное оружие. По данным советских историков, в центральной части СССР партизанские отряды к моменту освобождения состояли в среднем на одну пятую из полицаев-перебежчиков.
Вот что было написано в отчете Ленинградского штаба партизанского движения:
«В сентябре 1943 года агентурные работники и разведчики разложили более десяти вражеских гарнизонов, обеспечили переход к партизанам до тысячи человек... Разведчики и агентурные работники 1 -й партизанской бригады в ноябре 1943 года разложили шесть вражеских гарнизонов в населенных пунктах Баторы, Локоть, Терентино, Полово и направили из них в партизанскую бригаду более восьмисот человек».
Имели место и случаи массовых переходов целых отрядов лиц, сотрудничавших с нацистами, на сторону партизан.
16 августа 1943 года командир «Дружины № 1», бывший подполковник Красной армии Гиль-Родионов, и 2200 находившихся под его началом бойцов, расстреляв предварительно всех немцев и особо антисоветски настроенных командиров, двинулась к партизанам.
Из бывших «дружинников» была сформирована «1-я Антифашисткая партизанская бригада», а ее командир получил звание полковника и был награжден орденом Красной Звезды. Бригада позднее отличилась в боях с немцами.
Сам же Гиль-Родионов погиб 14 мая 1944 года с оружием в руках у белорусского поселка Ушачи, прикрывая прорыв блокированного немцами партизанского отряда. При этом его бригада понесла большие потери - из 1413 бойцов погибли 1026 человек.
Ну а когда пришла Красная армия, то для полицаев настало время ответить за все. Многие из них были расстреляны сразу же после освобождения. Народный суд часто бывал скор, но справедлив. Успевших сбежать карателей и палачей долго еще разыскивали компетентные органы.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА. ЭКС-КАРАТЕЛЬНИЦА-ВЕТЕРАН
Интересна и необычна судьба женщины-карательницы, известной как Тонька-пулеметчица.
Антонина Макаровна Макарова, москвичка, служила в 1942-1943 годах у известного нацистского пособника Бронислава Каминского, ставшего впоследствии бригадефюрером СС (генерал-майором). Макарова исполняла обязанности палача в контролируемом Брониславом Каминским «Локотском округе самоуправления». Убивать свои жертвы она предпочитала из пулемета.
«Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек - столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы.
Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все...» - рассказывала она потом на допросах.
«Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке...»
Часто ей приходилось расстреливать людей целыми семьями, включая детей.
После войны она благополучно прожила еще тридцать три года, вышла замуж, стала ветераном труда и почетной гражданкой своего городка Лепель в Витебской области Белоруссии. Муж у нее тоже являлся участником войны, был награжден орденами и медалями. Две взрослые дочери гордились своей мамой.
Ее часто приглашали в школы рассказывать детям о своем героическом прошлом фронтовой медсестры. Тем не менее Макарову все это время искало советское правосудие. И лишь спустя много лет случайность позволила следователям напасть на ее след. Она призналась в своих преступлениях. В 1978 году в возрасте пятидесяти пяти лет Тоньку-пулеметчицу расстреляли по приговору суда.
Во время оккупации гитлеровскими войсками Ростовской области немецкие оккупационные власти из человеческого отребья, уголовников, предателей, дезертиров и прочего сброда, потерявшего честь и совесть, создали органы полиции. Вся эта нечисть и погань, вся мутная накипь, составляла «цвет» этой полиции, даже морально опустошенные и оболваненные фашистской пропагандой немецкие солдаты с презрением относились к полицаям. Полицейские, выслуживаясь перед оккупантами, устраивали облавы, врывались по ночам в дома мирных жителей, выискивали советских патриотов. Они грабили, подвергали мучительным пыткам и расстрелам ни в чем не повинных граждан. Каратели не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей. Так, в Милютинском районе местные жители, с которыми я беседовал, рассказали мне о том, как во время оккупации немцы и полицейские жестоко расправлялись с нашими людьми. За малейшую провинность, а часто и вовсе без вины, людей арестовывали, избивали до смерти, расстреливали. Жители находились в постоянном страхе, поэтому так вздрогнула при стуке в дверь пожилая женщина в крайнем доме в холодную декабрьскую ночь 1942 года, за дверью кто-то тихонько произнес: «Не пугайтесь, мамаша, свои мы!». Брякнула щеколда, и Александра Ефимовна Жмурко увидела за дверью советских летчиков. Они объяснили, что во время боя их самолет был подбит и они на парашютах приземлились на оккупированной территории, но фронт недалеко, за хутором Сиволобовым, вот туда, к своим, и надо им пройти. Рискуя жизнью, пожилая женщина оставила летчиков на ночь в своем доме. Старший, Владимир Чипков. попросил ее помочь им перейти линию фронта. Утром Жмурко побывала в доме сельской учительницы Марии Ивановны Комиссаровой, посоветовались, как быть. Не так-то просто выйти из станицы не замеченными. Пять дней отважные патриотки прятали двух летчиков. Наконец настал удобный момент. В белых халатах, сшитых из простыней, летчики с Жмурко и Комиссаровой ночью направились к хутору Сиволобову. Немцы все-таки заметили их и открыли огонь. И все же женщинам удалось переправить летчиков за линию фронта, к своим. Озлобленные оккупанты стали свирепствовать. Мне удалось ознакомиться с одним архивным документом. Начальник группы румынской спецполиции Хотног 12 декабря 1942 года докладывал в группу на имя Корвина: «... Ночью между селами Богачёв и Поляков банда из 300 человек-партизан, вооруженных русским и румынским оружием, атаковала немцев, из которых троих убили. После расследования факта убийства в районе станиц Селивановской и Милютинской было арестовано более 69 человек и издан приказ о ликвидации всей банды. Арестованные, 69 человек, расстреляны на окраине Селивановской. Расстреливали их русские полицейские...» Нельзя было без содрогания слушать рассказы милютинцев о том, как из ворот здания районной полиции вооруженные гитлеровцы и полицейские Федотов, Федоров и другие выводили советских граждан. Раздавалась команда: «Стройся по два, сволочь! Не разговаривать! Шагом марш!» Конвой двигался на северную окраину станицы Милютинской. В районе кладбища арестованных разделяли группами, подводили к заранее выкопанной яме. Раздевали до белья и расстреливали. Одна из жертв, по имени Тамара, подойдя к яме, спрыгнула в нее и громко, во весь голос запела песню. Полицейские в упор расстреляли ее. Двести советских граждан убили каратели в декабре сорок второго года на окраине станицы Милютинской. В 1940 году, следуя поездом к месту службы на западную границу СССР, я проезжал по территории Матвеево-Курганского района. Во время войны здесь на 120 километров простирался так называемый Миусский фронт. Мощная система немецких укреплений тянулась от Азовского моря по Самбекским высотам, правому берегу реки Миус и заканчивалась в Ворошиловградской области - расстоянием до 70 километров в глубину. Миусские высоты... Десятки лет тому назад эти холмы-великаны были страшнее огнедышащих вулканов. Каждая пядь земли здесь обильно полита человеческой кровью, а на их крутых склонах больше осколков, чем камней. Мемориал у села Самбек. Обелиски, памятники напоминают нам о ТОМ, что происходило здесь в августе сорок третьего года. И вот я снова оказался на территории этого района. Стояла глубокая осень 1959 года. По дороге на Матвеев Курган я заехал вправление колхоза «Победа», что в стороне от большака и железной дороги. Задержался там допоздна, и зампредседателя колхоза, Михалыч, так его звали колхозники, предложил мне переночевать в его доме. Вечерний морозец уже успел сковать напитавшуюся влагой землю. Мы, не спеша, подошли к его дому. Он отворил калитку. Во дворе старая собака лениво поднялась на лапы, собираясь залаять, но передумала и молча ушла за сарай. В дверях дома появилась женщина. - Мать, принимай гостя. Из области он! - сказал Михалыч. - Мы гостям всегда рады. Проходите в дом, я сейчас... - Ты собери поесть, а я тем временем загляну на ферму. Я вошел в небольшую уютную комнату. Посредине стоял круглый стол, накрытый чистой скатертью, вокруг четыре стула, у стены буфет с посудой и разными безделушками, рядом этажерка с книгами. У правой стены кровать, застланная стеганым голубым одеялом с кружевным подзором, поверх громоздил ась пирамида пуховых подушек в белоснежных наволочках. На деревянном крашеном полуполудомотканые дорожки. Сколько пришлось мне их повидать - таких комнат! Не раз приходилось во время командиропок останавливаться у добрых, гостеприимных людей. Ольга Петровна, жена Михалыча. готовила ужин. Вскоре вернулся и сам Михалыч. Втроем сели за стол. Поначалу говорили о разном. Но потом перешли на события минувшей войны. Михалыч стал задумчив, отвечал рассеянно. Когда Ольга Петровна вышла, он заговорил о том, как зверствовали фашисты и местные полицаи в кошмарные дни оккупации. От их рук, рассказывал Михалыч, погибли П.Ф. Ткаченко, Н.Ф. Голубенко, П.Ф. Епифанов и другие. При этом хозяин дома, задумавшись, недоуменно пожал плечами: - Никак не могу понять, откуда у людей, выросших при советской власти, столько ненависти ко всему и жестокости по отношению к нашим людям. Пришли немцы - переродился человек. Выходит, вся эта нечисть умело маскировалась до войны, а при немцах сразу повылезла из щелей, начала па костить. Они не задумывались, как им дальше жить. Им бы только винтовку в руки... - Бывает так, - поддержал я Михалыча. - Живет человек, по всем статьям не хуже других, рядом ходит, на чужое не зарится. Бывает, до самой могилы прошагает по гладкому, не оступится и уйдет в мир иной, так никому, даже самому себе, не раскрыв, кем он был на самом деле. Только если рухнет привычный уклад и жизнь начнет испытывать каждого в отдельности на прочность и устойчивость, вот тогда-то и раскрывается человек в подлинной своей сущности. Война обнажила такие свойства людской натуры, о которых порой и сам человек не знал. Простые ребята подвиги совершали, на героев не были похожи, раньше скажи - не поверят. И наоборот было. Предательство оправдать нельзя, если же кто-то сломался под пытками, тех понять можно. Но оказались и другие, которые продались оккупантам за деньги, за звания их паршивые, за корову, домик с усадьбой, да мало ли за что!.. В тот вечер наша беседа затянулась за полночь, о многом переговорили. Михалыч произвел на меня большое впечатление: рассказчик с цепкой памятью, объективно оценивавший факты, события. Односельчане, с которыми позже я беседовал, рассказали о том, как полицейский их деревни Прокопенко выполнял самые грязные задания оккупантов. Устраивал облавы, подвергал людей мучительным пыткам. Его жизнь была мелкая, ничтожная, обывательская. И - опасная! Ибо, ведя такую жизнь, он при случае мог совершить любую мерзость, не дрогнув, стать убийцей. И он стал им. Брошен был в застенок депутат сельсовета И.Д. Коваленко. Пытал его, подвешивая вверх ногами на турнике тот же полицай. Коваленко умер от пыток и избиений. Бесчеловечным истязаниям подверг Прокопенко председателя колхоза К.Ф. Голубенко, которого вывел за селение и там расстрелял, его жену избил, прикладом винтовки выбил ей зубы, связал руки колючей проволокой и бросил в выгребную яму. Рассказывая об этом, жена Голубенко плакала и долго не могла успокоиться. Другой житель рассказал, как он своими глазами видел коммуниста, секретаря сельского Совета Александра Каширина, у которого лицо было залито кровью, а руки связаны колючей проволокой и оттягивались вниз двухпудовой гирей. Полицейский подвел его к турнику, набросил веревку на шею и несколько раз подтянул Каширина, имитируя повешение. Каширин умер мучительной смертью. Фашистские оккупанты и их пособники, чувствуя, как горит у них земля под ногами, стремились уничтожить оставшихся на занятой ими территории активистов. Как ищейка, Прокопенко выслеживал советских патриотов и тащил их в застенок. Зверски истязал, а потом расстреливал. Перед вступлением Красной Армии на территорию Ростовской области, большинство карателей, боясь ответственности за совершенные преступления, бежали с оккупантами в их тыл, а впоследствии, изменив свои биографические данные, скрывались. Все они подлежали розыску. Сразу замечу: розыск крайне затяжная, трудоемкая работа. Вроде бы мирная служба, а сколько она таит напряжения, тревоги! И куда, бывало, не занесет она тебя! Приходилось просиживать ночи над пыльными томами архивных документов, вступать в контакты с людьми разных возрастов, профессии. Среди них по большей части были люди сильные, не сломившиеся перед трудностями, но были и слабые духом. И одна из трудностей оперативной работы состояла еще и в том, что, вторгаясь в чужую жизнь, мало было располагать сведениями о жизни человека, возникала необходимость определить мотивы, двигавшие им, представить себе и познать его в развитии. Иной раз человек попадал в такие неожиданные ситуации, что и винить-то его трудно было. Придут на квартиру враги, наставят автомат в грудь: работай на них! Разговор у карателей короткий был. Испугается человек. Детишек много, жена плачет - идет служить к оккупантам. Но такие редко становились предателями, а порой, с риском для жизни, старались помочь своим. Были и такие, для кого чистосердечное признание становилось необходимостью, вызванной полным раскаянием, сознанием вины, и потому они не врали, не изворачивались, чтобы уйти от наказания. Другое дело - подлинный каратель. Такой знает на что идет, ловко заметает следы, и, чтобы уличить его в преступлении, необходимо собрать и представить суду неопровержимые доказательства. И как бы ни было трудно, розыскная работа интересна, хотя стоит она многих безвозвратно утраченных дней, бессонных ночей, огромного нервного напряжения, частых командировок по разным городам и надолго разлучает с семьей. Надо было, засучив рукава, приниматься за поиск карателей. Все, что мне удавалось выяснить о них, складывалось по крупицам. Постепенно проявлялось истинное лицо полицая-предателя. После кропотливой поисковой работы были добыты данные на имеющего сходство с полицейским в милютинской райполиции Федорова, проживавшего в Ставрополье. Он или не он? Фамилия та же, имя другое. Твердой уверенности не было. Однако, свидетели, знавшие Федорова, на добытой фотографии жителя ст. Галюгаевской утвердительно опознали бывшего полицейского, участвовавшего в расстрелах советских граждан ст. Милютинской. С санкции областного прокурора Федоров был арестован, доставлен в г. Ростов-на-Дону и осужден. Труднее было искать заместителя начальника милютинской райполиции Федотова, установочные данные на которого отсутствовали. Ни имени, ни отчества, ни рода занятий. Только фамилия. К тому же, не было уверенности, что Федотов остался Федотовым. Он мог изменить фамилию и скрываться с фальшивыми документами. В ходе розыска в городе Урюпинске Волгоградской области был установлен Федотов, который по возрасту имел сходство с разыскиваемым. Он работал бухгалтером на свеклопункте, совершил там растрату и куда-то скрылся. В документах по месту работы он указал, что он в годы войны был в плену, в Германии. В Урюпинске проживала его жена, которая судьбой мужа не интересовалась, так как поддерживала с ним связь через своего сына, служившего в Советской Армии. Лица, знавшие полицейского Федотова, на предъявленной им фотографии бухгалтера свеклопункта утвердительно опознали разыскиваемого. Позже стало известно, что сын Федотова с воинским эшелоном выезжает в служебную командировку в город Ворошиловград. В пути следования он отправил в город Чистяково Донецкой области телеграмму своему отцу, которого просил прибыть в Ворошиловград на встречу с ним. В Ворошиловограде, на вокзале, они встретились. Прошли в привокзальный скверик и уединились на дальней лавочке. Покурили, побеседовали и направились в гостиницу. На второй день сын поездом выехал к своей матери, а проводивший его отец, оглядевшись по сторонам, побрел к автовокзалу. У кассы, растолкав очередь, протянул в окошко руку с деньгами и, огрызаясь на недовольные взгляды, сгреб сдачу и билет, направился в продуктовый магазин, подозрительно косясь на каждого встречного. Возле магазина он был задержан, доставлен в г. Ростов-на-Дону и осужден. Теперь предстоял розыск карателя Прокопенко, который при приближении частей Красной Армии к Матвеево-Курганскому району, спасая свою шкуру, бежал с немцами. Он скрывался, переходил из населенного пункта в другой вдоль линии фронта. Немцам показывал удостоверение полицая, а нашим людям предъявлял паспорт советского гражданина. По месту рождения и на Полтавщине, где проживала его жена, он не появлялся. В ходе розыскных мероприятий были получены данные, что вроде бы кто-то видел Прокопенко то ли ВО Львовской, то ли в Дрогобычской области. Но слух этот был давний. Проверяли эти данные, во Львове был установлен некий Прокопенко, работавший сторожем на складе. В своей биографии он написал, что на временно оккупированной фашистами территории не проживал, а служил в Красной Армии, участник Великой Отечественной войны. И все же странным был образ жизни этого «участника войны». Ночью он сторожил на складе, а днем отсыпался у своей сожительницы в небольшой коморке, оборудованной на чердаке многоэтажного дома. Вел замкнутый образ жизни, избегал разговоров о минувшей войне. Со своей женой связи не поддерживал. Однако на добытой фотографии сторожа склада был уверенно опознан, но, как потом выяснилось, его ни дома, ни на работе не оказалось. Было совершенно ясно, Прокопенко куда-то сбежал. Вновь пришлось затратить много сил и времени на розыск. Но это дало положительные результаты. Разыскиваемый был установлен в Средней Азии, там он был арестован и доставлен в г. Ростов-на-Дону. По просьбе новониколаевцев, выездная сессия Ростовского областного суда в июле 1960 года судила Прокопенко по месту совершения им преступлений. Сотня жителей присутствовала на том процессе, а многие слушали передачу по местному радио и читали об этом в районной газете. Зрительный зал нового клуба, никогда еще не вмещавший столько людей, вдруг замер, из открывшихся боковых дверей конвоиpы ввели подсудимого. Сотни глаз в абсолютной тишине проводили его до одиноко стоявшего напротив сцены стула, в метре от первого ряда. «Встать, суд идет!»- прозвучало в зале. За стол, установленный на сцене, прошли народные заседатели и председательствующий судья, не торопясь, раскрыл толстое дело. - Подсудимый, встаньте! Ваша фамилия, имя, отчество? Поочередно вызываются свидетели. Они смотрят на Прокопенко, который держит ответ перед советским законом. Чувство гадливости и омерзения вызывает этот, с позволения сказать, человек, совершивший тяжкое преступление. Сидит на скамье, сгорбившись, приставив к своему уху ладошку. «Не помню!», «Давно это было!» - монотонно повторяет он, изворачиваясь, беззастенчиво врет, пытается замести свои грязные следы, сбить с толку свидетелей или вообще отделаться молчанием, глядя исподлобья на судью, и только его колючий взгляд напоминает, каким был этот «шуцман» В сорок втором военном году. - Подлец! Предатель! Фашист! - неслись выкрики собравшихся в зале. Зал - огромный ком, едва сдерживаемого гнева и возмущения: - Ты рожу свою поганую не ховай, а погляди людям в глаза! - и в тон подхватывали: - Скот ты безрогий! Предатель! - а когда подсудимый просил суд оградить его от оскорблений, на эту законную, в сущности, просьбу зал реагировал ревом: - Расстрелять! Повесить, как собаку!»,- и кто-то уже порывался к подсудимому. чтобы привести приговор в исполнение. Чувствуя на спине своей сотни горящих презрением и ненавистью глаз, Прокопенко втягивал голову в плечи. Народный гнев давил на него стопудовой тяжестью. Свидетели полностью изобличили предателя в совершенных им преступлениях. Бывшие фронтовики, люди разных профессий гневно осуждали предателя. Слушая их, я все больше убеждался, что ни забыть, ни простить того, что произошло в годы войны, люди не могут. Предателей, полицаев, доносчиков, немецких прихвостней народ люто ненавидел, и в большинстве своем добил и без обращения в суды, своими руками, в гневе порой карал и женщин, которые развлекали «господ немецких офицеров» и солдат. Измученный, обескровленный народ имел право на свершение суда, это была его защита. Правосудие свершилось. Каждый из подсудимых получил по заслугам. Ни прошедшие годы, ни маскировка - ничто не спасло их от возмездия. Можно ли сказать, что осужденные жили спокойно? Среди людей, честно трудившихся, живших добрыми мечтами, эти преступники чувствовали себя отрезанным ломтем. Они рассказывали, как пугались каждого стука в дверь. Им чудились то шум машины, подъехавшей ночью к дому, то скрип шагов под окнами, то им казалось, что новый человек, появившийся в их окружении, приехал за ними, то мерещилось, что сосед как-то слишком долго и пристально приглядывался к ним. Их преследовали страхи, всюду им виделись чекисты. Страх ни на минуту не отпускал карателей. Временами этот страх становился паническим, особенно когда в газетах появлялись материалы о судебных процесс ах над бывшими фашистскими прихвостнями. Они понимали, что душегубство не забывается, и мысли о неминуемом возмездии угнетали их, не давали покоя ни днем, ни ночью. Ожидание расплаты для предателей не менее страшно, чем сама расплата. Но как избежать ее за предательство? Тогда-то и родилась у них первая, но далеко не последняя, фальшивая автобиография. Страх перед наказанием был сильнее родственных чувств, родственные «концы» могли вывести на чистую воду, поэтому они отреклись от своих жен, порвали связи с родственниками и близкими. Страх загонял их в самые глухие уголки нашей страны. Вторым женам без зазрения совести враЛи, что они - «фронтовики», что все их родственники погибли во время войны. Они искалечили жизнь честным женщинам и их детям. Как же эти преступники оказались на службе в полиции? Тысячи их сверстников жертвовали собой, защищая Родину. Могли быть среди них и эти люди, но животный страх за свою шкуру толкнул их на другой путь. Те, кто остались на временно оккупированной немцами территории, добровольно поступили на службу к оккупантам, другие же были призваны в ряды Красной Армии, но недолго там служили. Как только их воинская часть вошла в соприкосновение с противником, они, бросив личное оружие, сбежали. Переодевшись в штатское платье, глухими дорогами добрались до малоизвестного населенного пункта и добровольно поступили на службу к оккупантам, легко переступив ту черту, за которой началось предательство. Ф. МОРОЗОВ. Через все испытания. Ростов-на-Дону, 2008 г. Фёдор Иванович Морозов. Родился в 1921 году в селе Рахинка Пролейского района Сталинградской области. Окончил школу и три курса Дубовского зооветеринарного техникума, откуда в 1940 году был призван на службу в погранвойска на западную границу СССР. Участник Великой Отечественной войны. В органах госбезопасности служил оперативным работником с 1943-го по 1968 год. Награжден 29 орденами и медалями.
Майору Петру Ивановичу Ханову попала ориентировка о розыске фашистского пособника, сотрудника группы №724 тайной полевой полиции (ГФП-724). О разыскиваемом сообщалось, что он Кузнецов Иван, примерно 23-25 лет, уроженец Пензенской области, указаны некоторые наиболее характерные внешние приметы. Двадцать лет прошло после окончания войны, а ориентировки такого рода, о розыске преступников, оставивших вместе с фашистами кровавый след на нашей земле, все ещё нет-нет да поступали.
Вскоре по делу о розыске Кузнецова из архива ЦК КП Белоруссии была
получена справка о том, что в годы Великой Отечественной войны, на
территории оккупированной фашистами, действовала 724-я группа
тайной полевой полиции (ГФП-724) - полицейского органа военной
контрразведки немецкой армии. Проводили карательные акции против
партизан и мирного населения, истязали и расстреливали. Были
случаи, когда людей загоняли в дома, другие постройки и заживо
сжигали, не щадили детей, женщин и стариков. Уничтожали целые
населенные пункты.
И вот новая оперативная информация. В одной из лесных глубинок области проживает военнообязанный запаса, возраст и приметы которого совпадают с данными ориентировки. Фамилия - Кузнецов, но не Иван, а Степан. По учётным данным райвоенкомата он оказался участником войны. С первых дней боевых действий до дня Победы находился в действующей армии. Сначала служил в составе 85 стрелкового полка, а затем в других частях, был дважды ранен, награжден медалями: "За отвагу", "За боевые заслуги" и "За взятие Кенигсберга". Эти сведения подтвердили и архивы Министерства обороны, Ленинградского военно-медицинского музея и ведомства по государственным наградам. Казалось бы все ясно - Кузнецов Степан не то лицо.
Но Ханов не ставит на этом точку. Под благовидным предлогом вызывает он Кузнецова в райвоенкомат на беседу. Тот ни единым словом не обмолвился о нахождении на оккупированной местности и в плену у противника. Однако, чувствовалось, что собеседник ведет себя достаточно нервозно. Не ускользнули от Петра Ивановича и другие важные детали. Оказывается, Степан Кузнецов призывался на действующую военную службу не в Пензенской, а в Саратовской области, а перед демобилизацией служил в 101 стрелковом полку, 3-й роте. Ханов вылетает в Саратов, находит и расспрашивает знакомых подозреваемого. Многое проясняется. Документально подтверждено, что Кузнецов Степан призван в Красную Армию в 1940 году, а с конца 1941 года считается без вести пропавшим на фронте. Его престарелые родители, в связи с потерей кормильца, получали по линии военкомата пенсию, а в 1943 году умерли.
Вскоре в одном из военных архивов удалось найти именной список 3 роты, 101 СП. Установленные сослуживцы Кузнецова из этой роты опознали его по фотографии и пояснили, что прибыл он в часть осенью 1944 года с новым пополнением, а где служил до этого им не известно. Поступил протокол опознания личности Кузнецова и из Гомеля. По фотографии его опознала работавшая в штабе ГФП уборщицей Стецко Полина. Но называла она его не Степаном, а Иваном. Сомнений не было, Кузнецов Степан - это и есть разыскиваемый.
В декабре 1966 года Управлением госбезопасности по Гомельской области было возбуждено уголовное дело, по которому арестованы и привлечены к ответственности за измену Родине и активную карательскую деятельность бывшие сотрудники 724-й группы тайной полевой полиции (ГФП-724) Функ Генрих, Лобода Николай, Сульженко Михаил и другие, всего 9 человек. Вслед за ними заключен под стражу и этапирован в Гомель Кузнецов Степан.
Предварительным следствием были вскрыты многочисленные факты карательной деятельности на оккупированной территории группы ГФП, в которой принимал участие и Кузнецов.
Об ужасных картинах кровавых преступлений группы дали показания сами обвиняемые. Было установлено, что группами ГФП, с участием обвиняемых в 1941-1944 годах расстреляно, замучено и сожжено заживо свыше 1500 советских граждан. Перечисление и описание кровавых оргий совершенных обвиняемыми заняло не один том.
Летом 1944 года советские войска предприняли стремительное наступление. К месту дислокации ГФП приближался фронт. Началась эвакуация. Некоторым сотрудникам тайной полевой полиции удалось бежать вместе с немцами. Другие полицаи Функ, Лобода, Сульженко и еще несколько изменников, ушли в подполье.
Степан лихорадочно искал выход из критического положения, в котором он оказался. Он придумывает дерзкий план - перейти линию фронта, попытаться устроиться с фальшивыми документами в какой-нибудь глухомани, или также по поддельным документам вновь вступить в армию. Надеялся на помощь сожительницы, которая работала наборщицей в типографии местной газеты "Восход". Женщина согласилась: "Подумаешь забота, отпечатаем любую справку: освобожден по болезни, отпущен в отпуск. Комар носа не подточит. Только вот бы указать какой-то номер войсковой части?" Степан показал ей чудом сохранившуюся у него красноармейскую книжку, где значилось, что он служит в 85 стрелковом полку. Передавая справку, сожительница наставляла: "Твоя задача незамеченным перебраться через линию фронта, а там ищи - сокола".
Найти советскую военную форму и заготовить на дорогу продуктов не
составило труда. Простившись с подругой, он отправился в сторону
фронта.
Как-то на рассвете услышал он интенсивную перестрелку. Она то
усиливалась, то стихала. Вдруг окрик. Испугавшись, Степан пустился
бежать. Раздался выстрел, сильный толчок и боль прошила правое
плечо. Он упал, отполз в кусты. Убедившись, что преследования нет,
кое-как перевязал рану, но кровь продолжала сильно сочиться. Силы
покидали его, он упал и потерял сознание. Сколько лежал на
небольшой лесной поляне, не помнит. Здесь и обнаружила его группа
разведки. Видят свой солдат, раненый, разбираться некогда. Молодой
лейтенант, бегло просмотрев документы Степана, приказал забрать его
с собой и доставить в медсанбат.
Опытный врач-хирург быстро оказал Степану первую помощь. Видя, что тот потерял много крови, распорядился срочно отправить раненого в прифронтовой госпиталь. Здоровье восстанавливалось быстро, зарубцевалась рана. Не прошло и трех недель, как Кузнецов на медицинской комиссии был признан годным к военной службе и в числе других зачислен в действовавший на фронте 101 стрелковый полк, где и служил он до дня демобилизации.
Прибыв в Пензенскую область, он сходил в военкомат, встал на учет. Потом получил паспорт, устроился в лесничество рабочим и уехал на дальний лесной кордон.
Для окружающих он участник Великой Отечественной войны, ему уважение и почет. Более того, познакомился он с хорошей, доброй и работящей женщиной. Вскоре они поженились, пошли дети. Степан работал хорошо, ходил в передовиках, не раз отмечался начальством. Ему помогли построить добротный дом. В 1965 году, к празднику Победы, Кузнецову торжественно вручают юбилейную медаль "XX лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов".
В декабре 1967 года в городе Минске состоялось открытое судебное заседание Военного Трибунала Белорусского военного округа. На скамье подсудимых 10 изменников Родины, бывших сотрудников ГФП, один из них - Кузнецов Степан. В последнем слове он говорит о том, что за совершенное против Родины преступление готов получить самое строгое наказание, но ради семерых детей просит пощадить, сохранить ему жизнь. Суд поступил гуманно. Учитывая семейное положение Кузнецова, счел возможным не применять к нему высшую меру наказания и приговорил к лишению свободы - 15 лет".
Л.В.Бачурин, подполковник в отставке, бывший заместитель начальника следственного отдела УКГБ при СМ СССР по Пензенской области.
Бонус-трэк:
"Уважаемый Владимир Владимирович! Заставило нас обратиться к вам одно обстоятельство, которое, на наш взгляд, является уникальным в истории современной России по своему цинизму и кощунству. Дело в том, что в Челябинске и Миассе долгое время проживал гражданин Оболенский Леонид Леонидович, 1902 г.р., уроженец г. Арзамас, актер, до войны - доцент Института кинематографии в Москве. В годы Великой Отечественной войны, будучи ополченцем, он сдался в плен фашистам в 1941 году. Добровольно стал сотрудничать с фашистами и власовцами. А именно: был осведомителем отдела "1-Ц". В 1944 году, при отступлении немецких войск, пытался скрыться, изменил фамилию, был арестован, допрошен и приговорен трибуналом Кишиневского гарнизона к 10 годам лагерей. До сих пор не реабилитирован.
Несмотря на это начиная с середины 80-х годов прошлого века и до сих пор определенными силами Челябинска, при поддержке городских властей и с молчаливого согласия областной власти, его имя преподносится как жертва тоталитарного режима. В честь его открыта мемориальная доска на доме, где жил Оболенский. Открыта музей-квартира, проводится российский кинофестиваль "Новое кино России", названный именем Оболенского.
Более того, в 1991 году ему было присвоено звание народного артиста РФ, а в энциклопедии "Челябинск" авторы сознательно приравняли его к участникам Великой Отечественной войны.
На самом деле, конечно же, их было больше. Животный страх за свою жизнь в условиях войны толкал на предательство сотни тысяч людей разных рангов. Десятки тысяч человек в Великой Отечественной войне воевали против своих же соотечественников. Тысячи убивали при этом своих собратьев. Сотни – делали это осмысленно и со звериным интересом. Десятки – командовали организованным предательством, и это их нисколько смущало.
Власов: обласканный и повешенный
Наиболее известный генерал из коллаборационистов. Пожалуй, и самый по-советски титулованный: Андрей Андреевич заслужил всесоюзное почтение в Великой отечественной войне еще до пожизненной опалы – в декабре 1941 года «Известия» опубликовали пространный очерк о роли командиров, сыгравших весомую роль в обороне Москвы, где был снимок и Власова; сам Жуков высоко оценивал значимость участия генерал- лейтенанта в этой кампании. Предал он, не справившись с «предлагаемыми обстоятельствами», виновными в которых, по сути, не был. Командуя 2-й ударной армией в 1942 году, Власов долго, но безуспешно пытался вывести свое соединение из окружения. Он попал в плен, будучи проданным старостой деревни, где пытался скрыться, задешево – за корову, 10 пачек махорки и 2 бутылки водки. «Не прошло и года», как плененный Власов свою Родину продал еще дешевле. Высокопоставленный советский командир неминуемо должен был расплатиться за свою лояльность действием. Несмотря на то, что Власов сразу же после пленения заявил о своей готовности всячески содействовать германским войскам, немцы долго решали, куда и в каком качестве его определить. Власова считают руководителем Русской освободительной армией (РОА). Это созданное нацистами объединение русских военнопленных в итоге не оказало значимого влияния на исход войны. Генерала-предателя поймали наши в 45-м, когда Власов хотел сдаться американцам. Он потом признался «в малодушии», каялся, осознавал. В 46-м Власова повесили во дворе московской Бутырки, как и многих других высокопоставленных коллаборационистов.
Шкуро: фамилия, определяющая судьбу
В эмиграции атаман встречался с легендарным Вертинским, и жаловался, на то, что проиграл – чувствовал, наверное, скорую погибель - еще до того, как поставил на нацизм вместе с Красновым. Немцы сделали этого популярного в Белом движении эмигранта группенфюрером СС, пытаясь объединить под его началом русских казаков, оказавшихся вне СССР. Но ничего дельного из этого не получилось. В конце войны Шкуро выдали Советскому Союзу, он закончил свою жизнь в петле – в 1947 году атамана повесили в Москве.
Краснов: не любо, братцы
Казачий атаман Петр Краснов после нападения нацистов на СССР также сразу же заявил о своем активном желании содействовать фашистам. С 1943 года Краснов руководит Главным управлением казачьих войск Имперского Министерства Восточных оккупированных территорий Германии – верховодит, по сути, такой же аморфной структурой, как и у Шкуро. Роль Краснова во Второй Мировой и окончание жизненного пути аналогичны судьбе Шкуро – после выдачи англичанами он был повешен во дворе бутырской тюрьмы.
Каминский: фашистский самоуправленец
Бронислав Владиславович Каминский известен руководством так называемой Локотской республики в одноименном поселке Орловской области. Сформировал из числа местного населения дивизию СС РОНА,грабившую деревни на оккупированной территории и воевавшую с партизанами. Лично Гиммлер награждал Каминского Железным крестом. Участник подавления Варшавского восстания. Расстреляли его в итоге свои же – по официальной версии, за то, что проявил излишнее рвение в мародерстве.
Анька-пулеметчица
Санитарка, сумевшая в 41-м году выбраться из Вяземского котла. Попав в плен, Антонина Макарова оказалась в вышеупомянутой Локотской республике. Сожительство с полицаями совмещала с массовыми расстрелами из пулемета жителей, уличенных в связях с партизанами. По самым приблизительным подсчетам, убила таким образом свыше полутора тысяч человек. После войны скрывалась, сменила фамилию, но в 1976 была опознана выжившими свидетелями расстрелов. Приговорена к расстрелу и уничтожена в 1979 году.
Борис Хольмстон-Смысловский: «многоуровневый» предатель
Один из немногих известных активных помощников нацистов, которые умерли своей смертью. Белоэмигрант, кадровый военный. Поступил на службу в вермахт еще до начала Второй мировой, последнее звание – генерал-майор. Принимал участие в формировании русских добровольческих частей вермахта. В конце войны сбежал с остатками своей армии в Лихтенштейн, и это государство СССР его не выдало. После Второй мировой сотрудничал с разведками Германии и США.
Палач Хатыни
Григорий Васюра до войны был учителем. Окончил военное училище связи. В самом начале Великой Отечественной попал в плен. Согласился сотрудничать с немцами. Служил в карательном батальоне СС в Белоруссии, проявляя при этом звериную жестокость. В числе прочих деревень им и его подчиненными была уничтожена и печально известная Хатынь – всех ее жителей согнали в сарай и заживо сожгли. Васюра расстреливал выбегавших из пулемета. После войны недолго отсидел в лагере. Неплохо устроился в мирной жизни, в 1984 году Васюре даже удалось получить звание «Ветеран труда». Сгубила его жадность – обнаглевший каратель захотел получить Орден Великой Отечественной войны. В этой связи стали выяснять его биографию, и все открылось. В 1986 году Васюру по приговору трибунала расстреляли.
